Аракчеев
Шрифт:
В дверях гостиной появилась графиня Аракчеева. Екатерина Петровна поднялась и через силу пошла навстречу вошедшей.
— Madam la colonelle Chvostow? [11]
— Our, comtesse! [12]
Екатерина Петровна приветливым жестом показала графине на кресло.
— Prenez place, comtesse! [13]
Наталья Федоровна медленно подошла к креслу и села. Несколько минут она молчала, пристально вглядываясь
11
Вы полковница Хвостова?
12
Да, графиня!
13
Садитесь, графиня!
— Простите… Вы не узнаете меня? — спросила она, после долгой паузы.
— Вас, графиня? — дрогнувшим голосом произнесла Екатерина Петровна. — Я не понимаю.
— Положим, мы не видались столько лет, но так долго были связаны дружбой, которая не забывается, дружбой детства, — продолжала графиня.
Она с первого взгляда, как и Николай Павлович Зарудин, узнала Бахметьеву и это так поразило ее, что она позабыла ту тяжелую миссию, с которой она приехала к Хвостовым.
Екатерина Петровна, со своей стороны, напрягала все свои усилия, чтобы побороть охватившее ее внутреннее волнение при встрече со своей бывшей подругой, и при этих словах Натальи Федоровны, видимо, забывшей все зло, сделанное ей Бахметьевой и сохранившей в своей памяти лишь светлые черты их отношений в те прошлые далекие годы.
— Вы ошибаетесь, графиня, вы принимаете меня, видимо, за другую, я первый раз имею честь вас видеть, — с трудом, сдавленным голосом произнесла молодая женщина.
— Меня… в первый раз… Но это мистификация. Ведь вы урожденная Бахметьева… Екатерина Петровна.
Смертная бледность покрыла лицо Екатерины Петровны. С минуту она молчала, опустив глаза.
— Вы ошибаетесь, графиня. Я урожденная Белоглазова, меня… зовут… Зоя Никитишна.
— Белоглазова… Зоя Никитишна… — машинально повторила Наталья Федоровна. — В таком случае, простите… я вам верю… более, нежели себе, своим глазам. Он прав, он мог ошибиться, — добавила она про себя.
— Кто он? Зарудин? — вдруг вскрикнула Екатерина Петровна.
Графиня вскинула на нее быстрый, вопросительно недоумевающий взгляд и встала.
— Вы мистифицируете меня. Вы — Катя Бахметьева!
Она узнала голос своей подруги, который с летами несколько изменился, но в момент невольного возгласа в нем явились знакомые ноты.
Екатерины Петровна сидела, как окаменелая: вырвавшийся у нее вопрос о Николае Петровиче Зарудине, вырвавшийся против ее воли, при помутившихся от необычайного волнения мыслях, ударил ее как обухом по голове.
Еще мгновение — мысли прояснились, и она с ужасом поняла, что далее отпираться невозможно, что этим нелепым вопросом она выдала себя с головой, что им она уничтожила закравшееся было, как она видела, в голову Натальи Федоровны, хотя и небольшое, но все же сомнение в том, что перед ней сидит ее подруга детства — Катя Бахметьева.
Молодая женщина вдруг сорвалась с кресла и упала к ногам Аракчеевой.
Это было так неожиданно быстро, что последняя
— Талечка, милая, дорогая Талечка! Прости меня, не выдавай меня! — простонала Екатерина Петровна, силясь обнять ноги Аракчеевой.
Та быстро наклонилась к ней.
— Встань, Катя, встань! Что с тобой. За что прощать? В чем не выдавать?
— Я расскажу тебе все, как на духу, — несколько успокоившись, встала Екатерина Петровна. — Я сама так несчастлива от этого невольного самозванства.
— Самозванства?.. — с удивлением посмотрела на нее графиня.
— Садись… вот сюда, в уголок.
Они сели на маленький диванчик, стоявший в глубине гостиной.
— Слушай!
Екатерина Петровна прерывающимся шепотом стала передавать Наталье Федоровне грустную повесть ее злоключений с того момента, когда для всех она сделалась самоубийцей. Она не упустила ни малейших ужасных подробностей и окончила рассказом, как она сделалась женой полковника Хвостова.
Графиня слушала с непрерывным вниманием, и эта искренняя исповедь подруги произвела на нее тяжелое впечатление. В ее чудных глазах, с любовным состраданием глядевших на Екатерину Петровну, то и дело блестели крупные слезы. К концу рассказа они смочили все ее еще красивое лицо.
— Ты меня не выдашь. Ты не отомстишь мне этим за твою; разбитую жизнь… Хотя я и стою этого, но я и так достаточно наказана, — окинула графиню молодая женщина умоляющим взглядом.
— И ты можешь думать, что я на это способна? — вопросом ответила Наталья Федоровна. — У меня нет в душе против тебя ни малейшего зла. Ты, на самом деле, несчастна… и мне искренне жаль тебя. Но, быть может, Бог даст, все это никогда не обнаружится. У меня же твоя тайна, как в могиле.
В голосе Аракчеевой звучала такая правдивость, что Екатерина Петровна совершенно успокоилась.
— Я бы хотела обнять тебя и поцеловать, но… ты… слишком чиста… а… я…
— Кто из нас чище — судить будет Бог, — тоном искреннего убеждения произнесла Наталья Федоровна и заключила в свои объятия молодую женщину.
— Ты ангел… святая! — восторженно шептала Екатерина Петровна.
— Полно… полно… я так рада, что тебя встретила.
Обе женщины плакали.
В передней раздался звонок. Он заставил их обеих опомниться.
Они наскоро вытерли слезы и сели друг против друга в кресла около преддиванного стола.
Наталья Федоровна передала в коротких словах Екатерине Петровне причину ее приезда в дом Хвостовой.
— Это ужасно… несчастная! — воскликнула Екатерина Петровна.
— Кто несчастная? — спросил, поймав на лету восклицание жены, вошедший в гостиную Петр Валерьянович.
Екатерина Петровна смутилась, но тотчас же совладала с собой и представила его графине.
Он вежливо поклонился и сел.
— О чем ты плакала… и кто несчастен? — обратился он к жене.
— Я привезла вам тяжелые вести, которые я передавала вашей супруге, — отвечала за нее Наталья Федоровна и подробно передала Хвостову свою встречу с его сестрой на почтовой станции, рассказ смотрительши, состояние больной, находящейся теперь в доме фон Зееманов.
— Это ужасно! Вот негодяй. Он мне ответит за сестру! — воскликнул Петр Валерианович.
— Я приказала доложить о себе Зое Никитишне, чтобы подготовить к этому страшному известию вашу матушку.