Арарат
Шрифт:
Ашуг умолк, громче заплакали мать и невеста умершего бойца. С их скорбным плачем слился печальный голос певца:
Видел я: склонясь, лежал он На скале, твой удалец. Не жену к себе прижал он: ОнГолос молодого ашуга звучал так печально и задушевно, что слезы показались на глазах у всех, стоявших около могилы Вардуи. Нина вопросительно посмотрела на Ашхен, и та пересказала ей содержание песни.
12
Стихотворение Аветика Исаакяна «Брат-охотник». Переложено на музыку и стало народной песней.
Мать Вардуи подошла к Асканазу, поцеловала его в лоб и тихо вымолвила:
— Бесценный мой, ты и Вардуи дали друг другу слово!.. Моя бедная дочь любила тебя… Что ж делать, если не пришлось… Родной мой, жизнь твоя сейчас принадлежит родине. Но кончится война — найди себе подругу жизни, а если есть девушка по душе, то женись сейчас. Таков закон жизни — нехорошо быть одному!
Ашхен шепотом перевела Нине слова матери Вардуи. Взоры всех невольно обратились к Асканазу, который мрачно и сосредоточенно смотрел на покрывавший могилу ворох цветов. Выслушав мать Вардуи, он наклонился, поцеловал ей руку и медленными шагами направился к выходу.
Казалось, весь город стал на ноги в это утро, чтобы проводить дивизию на фронт. Со всех районов стекались в Ереван родные и друзья уезжающих. Вместе с жителями Еревана они окружили подразделения дивизии, которые шли по проспекту Микояна к железнодорожной станции. Напрасно командиры рот уговаривали провожающих держаться подальше от рядов: невозможно было помешать неудержимому стремлению женщин в последний раз побыть с дорогими сердцу людьми.
Шогакат-майрик уже от казармы шагала рядом с Ара. Гарсеван, назначенный командиром роты, уговаривал ее поехать на станцию, так как пешком ей трудно будет поспевать за ротой, доказывал ей, что до отхода эшелона у нее будет достаточно времени поговорить с сыном.
— Не могу, родной, не заставляй меня! Вот и Вртанес уже выехал вчера. Ненасытен материнский глаз, хочу хоть по дороге наглядеться на моего Ара, на Асканаза…
«Ну, если мать командира полка не смог убедить, с другими и подавно ничего не выйдет!..» — подумал Гарсеван и, не теряя времени, зашагал впереди роты.
Шогакат запыхалась. Встревоженный Ара пытался взять ее под руку, поддержать ее, но сбивался с ноги. Заметив, что нарушает строй, он выпускал руку матери, одергивал амуницию и снова старался попасть в ногу с шагавшим рядом бойцом.
Рядом с Шогакат шла Маргарит. Влюбленные часто обменивались взглядами, но Маргарит стеснялась слишком близко подходить к рядам. Стараясь незаметно вытереть вспотевший лоб, Ара поворачивал голову и через плечо матери пристально глядел на печальное лицо Маргарит.
Шогакат пыталась говорить с сыном на ходу. Но говорить нужно было громко,
— Ара-джан, смотри, сколько у тебя товарищей, ты не будешь чувствовать себя одиноким? А в летние ночи светло, как днем!..
Она умышленно говорила так, чтобы посторонний не мог понять. Она лишь позволила себе подчеркнуть слово «одиноким» и «светло». Ара понял, но, также опасаясь, что его могут услышать, отозвался неопределенно:
— Товарищи у меня очень хорошие. А уж в армии — какое там одиночество?..
— Дай бог вам всем благополучно вернуться… — прошептала Шогакат.
Но ответ сына-не успокоил ее. С трудом переводя дыхание, она старалась не отставать от Ара и, бросая взгляд на Гарсевана, мысленно повторяла: «Начальник моего Ара!»
Подразделения добрались до вокзальной площади и вышли на перрон. Раздалась команда «вольно», бойцы разбрелись по перрону, чтобы на прощание обменяться последними словами с родными и близкими. Образовались маленькие группы: в середине — один или двое бойцов, окруженные родными. Люди говорили, улыбались, тайком вытирали слезы и все не могли нацеловаться.
Шогакат-майрик закинула руки на плечи Ара, прижалась к нему заплаканным морщинистым лицом и неохотно уступила место Маргарит. Вложив руку в руку Ара, девушка молча и пристально смотрела на него. Словно вспомнив что-то, Шогакат-майрик обернулась и остановила взгляд на Гарсеване. Пеброне то целовала мужа, то наказывала:
— Гарсеван-джан, родной мой, знаю я, что горячая у тебя душа. Только смотри, нас не забывай! Кто знает, как обернется дело с Аракелом… Так ты помни, что две семьи у тебя на руках! Знаю, ты себя не будешь жалеть в бою, так же как не жалел в работе. Но помни, что без тебя нам жизни нет!
Шогакат подошла к Гарсевану. Пеброне косо глянула на нее: что еще за старуха отвлекает ее мужа. Взяв Гарсевана за рукав гимнастерки, Шогакат-майрик отвела его в сторону. Гарсеван почтительно наклонился и на мгновение почувствовал прикосновение пряди ее седых волос.
— Сынок, ты ведь начальник моего Ара, не так ли?
— Да, матушка.
Шогакат оглянулась, затем снова пристально поглядела на Гарсевана и уже с полным доверием сказала ему:
— Поручаю тебе моего Ара, Гарсеван-джан! Не сказала бы тебе этого, если б у моего сына не было одного недостатка. Трудно мне, но приходится сказать: он боится, когда остается один, темноты боится… Четверо сыновей у меня, и все четверо теперь в армии. Мать я, хочется мне, чтобы все четверо с честью выполнили свой долг. Верю я, избавится мой Ара от этого недостатка! Но нужно, чтобы кто-нибудь знал об этом и помогал ему.
Гарсеван серьезным кивком головы дал понять, что обещает позаботиться об Ара. Шогакат-майрик с облегченным сердцем продолжала:
— До сих пор об этом знала я одна, теперь и ты будешь знать. Другим сыновьям я не говорила! Ты будешь с ним, ты отвечаешь за то, чтоб он не уронил свою честь. Только чтоб он не знал, что я тебе рассказала.
— Не беспокойся, майрик-джан. Считай, что доверила мне военную тайну, — никто не узнает. А то, что ты рассказала, совсем не страшно: вот и в прошлом году один такой был у нас, и все у него прошло!