Арбалетчики госпожи Иветты
Шрифт:
Тут танец опять вернул Карстена к госпоже Герд. Та, влекомая им, все же обернулась, посылая Син нехороший взгляд сощуренных глаз:
— Однако, вы не теряете времени, милочка…
— В вас влюбились!..
Карстен потряс дурной со сна головой. Врываются не стучась все, кому не лень, не комната, а проезжий тракт какой-то. Или девочка вообразила, что десяток поцелуев и любовная дребедень в маленькое ушко делают его ее собственностью?
Она обвиняюще потрясла перед корсаром мятым голубым конвертиком с запахом знакомых духов
— Душа моя! О чем ты? Вдовушка вцепилась в меня мертвой хваткой и взглядом убивала наповал всех соперниц!
— Вас все любят… я чистила ваш костюм.
— Спасибо. Вот сейчас разорву у тебя на глазах…
— Нет!
Любопытство у женщин в крови. А в записке и было всего: "В. В. 6" и рисунок симпатичной хрюшки с бубенцом в зубах. — Глупая шутка, — пробормотал Карстен, разрывая бумажку в клочки и рассеивая по полу. — Ой, прости, я наделал тебе лишней работы.
Но сияющая Триса уже неслась за метелкой.
Карстен прекрасно понял, о чем говорилось в письме. Син назначала ему свидание в воскресенье или во вторник в шесть вечера (ни одно заведение в Гезе в шесть утра не работало) в той самой "Хрюшке с бубенцом", где они уже однажды встретились, когда он в поисках помощи угорелым котом носился по городу. Сегодня было как раз воскресенье и, как назло, его дежурство в Роте. Приходилось, скрипя зубами, ждать до вторника.
— … моя дочь может пройти весь город из конца в конец, и я поручусь за ее честь и кошелек.
— А за жизнь?
— Но порядочные девушки ведь не разгуливают ночью!
Карстен поймал хвостик разговора, входя в «Хрюшку» незадолго до назначенного времени. Два почтенных обывателя обернулись на шаги, молча допили свое пиво и, расплатившись, вышли. Карстен устроился в углу. Он дивился гезским кабакам — все здесь было очень аккуратно, пристойно, никто надолго не засиживался, а пьяных потасовок вовсе не бывало. Лейтенант Асприн как-то пробовал втолковать ему, что одной из обязанностей Роты как раз и является их искоренение, но Карстен честно не понимал, как можно искоренять то, чего и так нет. Эти воспоминания и лучшее блюдо «Хрюшки» — жареная свинина с брусникой и солеными рыжиками под кубок белого орли немало скрасили ему ожидание. Заведение заполнялось, и, разумеется, ему пришлось усадить растерянную даму за свой столик.
— Я же просила вас ничего не предпринимать! — сдержанная ярость звенела в ее голосе. — Если бы не Саня… Нате! Он сказал вам доверять.
Она выбросила на скатерть синий до черноты увядший бутон.
Карстена охватила пришедшая изнутри ледяная дрожь. Значит, это и в самом деле ему не приснилось. Значит…
— Так доверяйте.
— Не хочу. Я вообще жалею, что встретилась с вами.
— Вот как… — медленно сказал он.
— Извините.
— Превращение в аристократку сильно испортило ваш характер.
— А ты придурок!
— Да, для полного дурака я слишком обаятельный. Впрочем, — он поднял полный бокал, — у меня остается два пути. Отыскать Саню…
— Нет!
— … или подождать полтора месяца.
— Почему?
— Именно
Син вскочила и бросилась вон. Карстен понесся за ней, удивляясь, как быстро женщины умеют бегать на каблуках: даже при его длинных ногах угнаться за Син было трудно. Через совсем недолгое время они оказались в незнакомой части города, где двухэтажные особняки сменились низкими хибарами, а потом потянулся обсаженный осокорями проселок, уткнувшийся в покосившиеся ворота заброшенного кладбища. Син оскальзывалась на желтой земле, еще влажной после давешнего дождя.
Бродячие псы трудились над падалью и только когда Карстен запустил в них пару камней, с недовольным рычанием убрались. По вздутым телам ползали бронзовые мухи. Мертвецов было четверо — пропитой мужичок, две такие же бабенки и собака. Словно прилегли отдохнуть с перепою. Только вот из горла каждого торчал арбалетный болт.
Карстен повернул Син лицом к себе, и она склонилась к нему на грудь.
— Нич-чего… я уже видела… т-такое.
Он повел ее назад по дорожке, старательно огибая лужи. Бесчувственную и безвольную, посадил в остановленный экипаж. И повез (чего уж там) к себе.
Карстен открыл дверь ключом, который давала ему госпожа Иветта перед отъездом и который он не собирался возвращать. Зонтика и пелерины хозяйки на вешалке не было — должно быть, на госпожу Герд накатил очередной приступ набожности и она убралась в церковь — там как раз шла служба. Триса на кухне гремела посудой.
— Зайка моя! — загорлал постоялец. — Тут одна дама очень удачно свалилась в обморок! Давай, неси кофейку покрепче, вина с сахаром, мокрое полотенце, уксус… ну, чего там вам женщинам надо!..
В кухне на миг установилось молчание, оборвавшееся звоном и грохотом. Похоже, котелкам и кастрюлькам досталось.
— Ну не мог же я ее оставить на улице! Я благородный человек! Кофе и вино — мне, остальное — ей.
Он попытался распустить на Син шнуровку и получил по голове тем, что попалось ей под руку. Вне сомнения, это был кувшин.
— Похоже, дама пришла в себя… — ядовито заметила Триса, становясь на пороге.
Карстен, держась за темя, осунулся к стенной панели.
— Зато я… ушел.
Триса колдовала над Син, растирая ей уксусом виски, шею и запястья и давая нюхать жженую пробку. На Карстена она принципиально не смотрела.
Син корчила из себя благородную даму, закатив глаза, валялась в подушках, несмотря на тоже насквозь мокрое спереди платье. Карстену пришлось самому выбираться из лужи, которая успела с него натечь. Голова немилосердно трещала. Ни вина, ни кофе, ни женской ласки он не получил. Вообще от этой жизни едва ли стоило ждать чего-то хорошего. К тому же у него вышли свежие рубашки, а прачка обещала выстиранные не раньше понедельника. Он извлек из ящика изрядно полегчавший за последние дни кошелек: