Арбалетчики в Карфагене

Безбашенный Аноним

— Даже если бы и был жив — в звизду такого раба! — рассудил я, ради хохмы приняв условия задачи, — Он же ровным счётом ни хрена собственными руками не умел — теоретик в чистом виде! А нахрена мне тут дедукция, мне давай продукцию!

— Святотатцы! — прикололась Юлька, — Самые натуральные варвары!

— Ага, ни разу не греки и ни разу не римляне, гы-гы!

— Дело не в этом, — вмешался Велтур, тоже заехавший ко мне проведать сестру и по нескольким знакомым словечкам — хоть мы и говорили по-русски — понявший суть последнего прикола, — Архимед был великий человек! Один только его закон чего стоит, по которому плавают корабли…

— А до него — что, не плавали? — я с деланым изумлением выпучил глаза.

Наши снова заржали — и не столько от моей подгрёбки, сколько от озадаченного лица моего шурина.

— Ну, плавали, конечно. Но Архимед открыл закон! Вы его хоть знаете?

— Да у нас его любой мальчишка знает! — заявил я ему.

— Ты

хочешь сказать — любой из хороших семей?

— Да из всяких, если не совсем дурак.

— Не может быть!

— Ещё как может! Слухай сюды, — и я продекламировал — по-русски, конечно:

Тело, впёрнутое в воду, Выпирает на свободу С силой выпертой воды Телом, впёрнутым туды!

— Гы-гы-гы-гы-гы! — прикололись наши.

Естественно, при переводе для Велтура на иберийский получилось не так складно, но он убедился, что закон сформулирован по смыслу верно, а значит — тот самый.

— А на вашем языке он, значит, в стихах? Хорошо придумали — так и в самом деле можно научить почти любого. У наших предков тартессиев все законы государства в стихах писались, чтобы их легче запоминать было.

— Ну, мы ж тоже не пальцем деланные.

— А что ты за строительство вокруг виллы затеял?

— Да вот, заборчик обветшал, надо бы подновить.

— Заборчик подновить? Ха-ха-ха-ха-ха! — Велтур, конечно, подъезжая к вилле, успел разглядеть и ров, и вал, и начавшие уже возводиться стены, — Думаешь, ливийцы могут взбунтоваться?

— Ну, и эти тоже. Особенно, если нумидийцы нагрянут.

— Не осмелятся! Пока у нас есть армия Ганнибала…

— Вот именно — пока есть…

— Ты думаешь…

— Рим!

Больше Велтуру ничего разжёвывать не понадобилось. С мозгами, эрудицией и соображалкой у парня полный порядок. Призадумался, прикинул хрен к носу, въехал и озадачился:

— Когда?

— Бог или провидец я тебе, что ли? Может — через полгода, может — через год, может — через несколько лет, — на самом деле я знал только о самом факте предстоящих вскоре нумидийских набегов, но понятия не имел о конкретных датах и местах, — Но вряд ли больше. Рим воспользуется первым же поводом для расправы с Ганнибалом, а без него долго ли просуществует его армия?

— И ты спешишь, чтобы успеть наверняка?

— Естественно! Тем, кто не успеет — не позавидуешь…

— Ну, если сюда придёт войско самого Масиниссы, твои стены не очень-то помогут тебе.

— Да, в этом случае надо сразу же бежать в Карфаген. Но я надеюсь, что сам Масинисса не позарится на эти земли — южнее и юго-восточнее есть земли побогаче. Я опасаюсь самостоятельных банд нумидийских родов. Помнишь, что недавно творилось в Испании?

— Ясно. Да, от таких банд можно отбиться и отсидеться за твоим "заборчиком". Надо бы и мне поговорить с отцом…

— Обязательно поговори. Его вилла побогаче, и на неё разбойники позарятся скорее, чем на мою.

Поболтали, как водится, о политике, о жизни, о хозяйственных делах. Кое-как, сам то и дело консультируясь с Наташкой, растолковал Велтуру суть своей задумки с шелководческой фермой, строительство которой он заметил во дворе. Она ведь незамысловата, если разобраться. Дикие гусеницы шелкопряда ползают и жрут листья везде, где им только заблагорассудится. Тех, что на виду, склёвывают птицы, и остаются только те, которые забираются в места малозаметные и труднодоступные, где и коконы свои вьют. И как их прикажете там разыскивать и собирать в приемлемые сроки? Ведь для нормального производства этих коконов нужны не десятки и не сотни, а многие тысячи. Ну и стоит ли удивляться тому, что у косских шелкоткачей постоянный сырьевой голод? Меня такая ситуёвина не устраивала категорически, а организовывать скупку коконов по всей стране — и громоздко, и "ноу-хау" слишком быстро распространится среди потенциальных конкурентов. Оно мне надо, спрашивается? Поэтому реальной альтернативы разведению дубового шелкопряда в неволе я не видел, и загородная вилла — как раз наиболее подходящее для этого место.

В отличие от тутового шелкопряда, кокон дубового толком не разматывается, и его один хрен придётся расчёсывать и прясть. Так что замаривать куколок в коконах, как это делается с тутовым шелкопрядом, нет ни малейшего смысла — ну, разве только в дефектных коконах, дабы не допускать размножения неполноценной породы, и от собранных Мунни и её помощницами нескольких десятков гусениц можно достаточно скоро получить весьма многочисленное поголовье. Мы ведь в субтропиках, а предгорья Атласа и летом не слишком засушливы, то есть сезонность выражена не так ярко, как в Европе и во внутренних районах Сахары. В результате местному шелкопряду никакая религия не запрещает размножаться круглогодично, давая в год столько поколений, сколько успеет. Со слов Наташки картина получалась вот какой. Вылупившиеся из коконов взрослые бабочки

спариваются в первый же день, а на второй уже самки откладывают яйца — в среднем около двух сотен каждая. Примерно через десять дней из яиц вылупляются гусеницы. Их рост и развитие через несколько линек происходит в тёплых странах при наилучших условиях примерно за тридцать дней. Затем до пяти суток идёт завивка кокона и окукливание примерно в течение трёх дней. И ещё примерно десять дней уходит на превращение куколки во взрослую бабочку до её выхода из кокона. Таким образом, полный цикл смены поколений у шелкопряда в оптимальных условиях составляет дней шестьдесят или два полных месяца. Получается, что теоретически — до шести поколений в год. Учитывая, что и вид не тот — данные Наташки относились к китайскому дубовому шелкопряду, а не к местному североафриканскому, и с оптимальными условиями у нас неизбежны ошибки, где-то поколения на четыре, наверное, рассчитывать можно. Здесь, в тёплых субтропиках — можно. У нас ведь, на горячо любимой родине, прежнее лесное шелководство отчего было похерено? Из-за зимы нашей проклятущей, ограничивающей разведение дубового шелкопряда двумя поколениями в год — в два или даже в три раза проигрыш такому же конкуренту из тёплых тропических стран, что в условиях глобализации для любого производства губительно. Грёбаный российский "налог на климат", млять! Но тут — не Россия, тут — субтропический Тунис, ещё лесистый и не обезвоженный, а глобализации как таковой практически нет. Индийский "дикий" шёлк дорог из-за спекулятивных наценок египетских Птолемеев, а косский — из-за перманентного дефицита сырья. В таких условиях, да не урвать хорошей прибыли — это ж ещё суметь надо, гы-гы! Вот, собственно, и весь нехитрый "бизнес-план".

В последующие дни закончили по всему периметру ров с валом, а местами — и выложили из саманных кирпичей будущую стену. С известью для связующего раствора каменной облицовки я решил не заморачиваться, а тупо купить её близ Карфагена. Влетело, конечно, в копеечку, зато сразу же приступили к облицовке вывороченным ранее из земли камнем, которого в предгорьях достаточно. А в лесу уже начали заготовку древесины и её подготовку к перевозке. Я спешил успеть к зимним дождям.

Рабов, естественно, продолжали кормить досыта, так что основная масса была довольна и работала на совесть. Хотя нашлись, конечно, и нерадивые работнички. Пятерых ливийцев, не внявших разъяснительной беседе, я велел управляющему продать, а вместо них купил в Карфагене у римского работорговца трёх македонян и двух фракийцев. При всей своей относительной дешевизне — римляне распродавали остатки военнопленных после победоносной войны с Филиппом — обошлись они мне втрое дороже ливийцев, зато были здесь чужеземцами, которым некуда и не к кому бежать. И у ливийцев, и у нумидийцев их ожидало бы гораздо худшее рабство, чем у меня. Вдобавок — бывшие вояки, которым при хорошем с ними обращении вполне можно при необходимости и оружие в руки дать. И остальные призадумались, да так, что дурившие ранее взялись за ум. Особенно, когда к законченным участкам стены с её внутренней стороны я приказал разметить площадки для будущих пристроек, которые станут жилищами для семейных рабов. Рабы намёк поняли, и погонять их больше практически не приходилось. Из трёх надсмотрщиков двое даже палки свои брать с собой перестали — в случае чего за глаза хватало и окрика. И отношения между надсмотрщиками и работниками стали заметно лучше — из хозяйских цепных псов надзиратели всё больше и больше превращались в бригадиров, а общая обстановка всё больше напоминала ту, что имелась на двух маленьких виллах приданого Велии и очень нам с ней там понравилась.

Освобождённый от тупых работ типа "бери больше, кидай дальше", старик Диокл воспрял духом, вспомнил молодость и развил бурную творческую деятельность. К месту строительства как раз начали прибывать с лесоповала первые брёвна, и сицилиец, осмотрев их и прикинув предстоящие мучения по их разделке на брус и доски, вдруг "изобрёл" лесопилку. Немудрёную, вроде той, что в имперские времена будут применять римские легионеры при перестройке временного военного лагеря в постоянный, но по сравнению с обычной ручной распиловкой — небо и земля. Для воплощения в жизнь его идеи мне пришлось раскошелиться на приобретение хороших пил — причём, Диокл настаивал на дорогих импортных, из твёрдой лаконской стали, которые меньше тупятся. Я крякнул, но крыть было нечем — сам ведь в конце концов начал эту борьбу за качество инструмента, гы-гы! Зато теперь пара-тройка человек должна была справиться с заготовкой пиломатериалов для парапета и прочих надобностей, что прекрасно вписывалось в мою политику модернизации трудового процесса по последнему слову античной техники. В отличие от древесины привычных нам хвойных пород, в том числе и сибирской кедровой сосны, древесина настоящих кедров вроде ливанского или местного атласского, который как раз в основном и заготавливался — твёрдая и тяжёлая, ближе к нашей лиственнице. Пилить такую врукопашную — по-русски пишется однозначно с мягким знаком. А нам не надо с мягким, нам надо полегче, да побыстрее.