Арбат

Вигорь Юрий Павлович

Бункер Мамуки, забитый коробками с товаром и стеллажами, едва не поверг господина Чан Лу в шок. Подвал арендованный Мишей и Пашей, как оказалось, не отвечал третьему и шестому правилу безопасности. Там хранилось черт-те что, не только книги и орешки, не только нижний и верхний трикотаж, которым азербайджанки торговали в подземных переходах с раннего утра, но и двадцать мешков с сахаром…

— Почему тут сахар? — недоуменно оттопырил губу господин Чан Лу. — А может, к нему подмешан гексоген и плаотизол? Кто-то из службы охраны господина Путина знает об этом нарушении? Кем-то здесь в подвалах ведется контроль?

Майор-фээсбэшник схватился за сердце и побледнел, как ваниль. Трясущимися руками он полез в карман

за сотовым телефоном и стал быстро лепетать про мешки с сахаром в подвале под президентской трассой. Менты угрюмо взирали на мешки, жевали губами и пробовали его на вкус.

— Вроде не очень-то и сладковат, — сказал сомнительно ефрейтор, у которого дрожала капелька пота на кончике носа.

— Наверное, импортный, с Кубы, — с тяжеловатой серьезностью заметил старшина и сердито высморкался. — А может, с Рязани… Может, подделка. Надо потребовать сертификат. Кто хозяин сахара? Чей груз? Накладная имеется?

Голос стража порядка увяз в паутине, блестевшей влагой под потолком при скудном свете пыльной лампочки. Миша и Паша бесследно исчезли, пока проверяющие с любопытством оглядывали подвал. Не было ни хозяина сахара, ни накладной, ни, конечно же, сертификата. Смылся даже Моисейкин, всю дорогу висевший у комиссии на хвосте. И тут в подвал развязной походочкой спустился Сюсявый в сопровождении двух грузчиков, тащивших коробки с книгами, контрафактный китайский товар, учебники английского языка «Хэдвей»…

— Привет, Ленчик, — улыбчиво кивнул он старшине. — А где Пашка?

— Вот и я хочу узнать, где он, — сумрачно морщил лоб старшина Леонид Халдеев, в недавнем прошлом тракторист с Рязанщины.

— Можно попросить ваши документы? — строго и вежливо спросил у Сюсявого господин Чан Лу.

— А вы кто такой, чтобы меня проверять? — расслабленно ответил Сюсявый, успевая между тем дать указание грузчикам, куда поставить коробки с товаром.

— Я — из Службы бдительности Ким Чен Ира! — скромно отрекомендовался господин Чан Лу, заходя сбоку и преграждая Сюсявому путь к выходу из подвала, не забывая Держать правую руку у бедра, где был пистолет.

— Вы иностранец и не имеете права меня проверять. А что, собственно, происходит? Может, я пришел не вовремя, — почтительно рассмеялся Сюсявый, — тогда прошу извинить… А личность моя органам с Арбата очень хорошо известна. Я бригадир книжных лотков. Вот и грузчики мои — Коля и Ваня Похмекины. Братья кровные… И регистрация у них есть. Покажи, Колян…

— Нет-нет, я прошу именно вас показать документ, — настаивал господин Чан Лу, мстительно щуря глаза.

— Извольте, — улыбнулся жидковатой улыбочкой Сюсявый и с проворной небрежностью полез в боковой карман, достал военный билет, выданный балаклавским комиссариатом, развернул целлофан и почтительно протянул секьюрити…

— Вы младший лейтенант интенданских войск, житель Украины? — удивился господин Чан Лу.

— Там ниже есть штампик, что я поставлен на учет в Московской области в Нарофоминском районе, в совхозе «Птичное»… — лепетал с подобострастием Сюсявый… — И если хотите знать, я секретный агент ФСБ… То есть я не штатный агент, а осведомитель…

— Чушь собачья, у нас внештатных осведомителей нет среди книжных торговцев, — подскочил и стал придирчиво рассматривать военный билет Сюсявого майор. — Вам известно, чей это сахар? Давно он находится здесь?

— Позавчера привезли на «газели» два кавказца. Сказали, что им на пару дней. Они торгуют то ли выпечкой на Старом Арбате, то ли чукури… Ну такие красные палочки с орешками… Дали Паше аванс по двадцатке за каждый мешок в сутки…

— А где Паша? — спросил господин Чан Лу.

— Да фиг его знает, он обычно крутится здесь… Ключи-то у него.

Но сколько ни искали доблестные милиционеры Мишу и Пашу, найти их не удалось. Фээсбэшники увезли на проверку и Сюсявого, и мешки с сахаром.

А

ровно в два часа пополудни по Новому Арбату проследовал кортеж президента Северной Кореи господина Ким Чен Ира, самого бдительного из всех президентов. И русский президент Путин так никогда и не узнал, кто спас его жизнь и жизнь многих москвичей. В сахаре и в самом деле был гексоген. Но этот факт замяли. Стоило предать его огласке, пострадал бы не один майор ФСБ. Пострадали бы десятки доблестных ментов. Может быть, пострадал бы и Мамука, и ресторан «Грузинская кухня», и пожарный инспектор, огнепоклонник и любитель сациви Левушкин. Пострадали бы книжные лотки. Пострадал бы инспектор Моисейкин. А так все вылилось в обычную проверку префектурой санитарного состояния торговых мест на Арбате. Осин лоток, где Моисейкин изъял разрешение, ему подавно не собирались возвращать. Он стал жертвой кампании по борьбе с антисанитарией. Ося два месяца писал жалобы мэру, префекту, главе управы «Староконюшенная» и в результате стал посмешищем на Новом и Старом Арбате…

15

Тиражи книг росли. Теперь смешно было говорить о каких-то двухстах экземплярах творений Купцова, Дрыгунова, Пингвинова, Киндермана, Уткинсона. Они просто затмили Веллера и Севеллу, впавших в уныние. Купцов стал гуру, духовным отцом писателей новой волны, которые, несмотря на нищету, создавали новые литературные школы, течения антиглобализма в прозе, антиромантизма. Возникла школа «новейших русских мозгинаций», то бишь романов-парадоксов, романов абсурда.

С каждым днем Купцов обретал все больший политический вес, а вернее сказать — вес в глазах общественности, его приглашали на телевидение, на радио… Союз правых сил предложил войти в штаб избирательной кампании, его прочили в депутаты, но он вежливо отказался.

Его поэма о Путине «В. В.» вызвала фурор. В ней не было ничего обидного, это была поэма — диалог поэта с президентом, нечто вроде поэмы Маяковского «Разговор с фининспектором»… И конечно же, стержневая мысль: почему президент не любит поэтов? Почему не любит писателей? Почему до сих пор азербайджанская братва не очистила «Дом Ростовых»? Почему он отдан фирме «Эфес»? Что скрывается под этим названием? Новая политическая игра? Эфес шпаги или эфес сабли, под клинком которой завтра полетят в корзину головы писателей? Или эфес от «вертикали власти», от шампура, на который будет насажена вся страна… Загадка на то и загадка, чтобы придумывать разные отгадки. И коль Путин — человек-загадка, почему не быть поэме-отгадке? Попытке заглянуть за вереницу масок… Приподнять занавес… Сокровенность этой темы воплощалась наряду с размышлизмами: «Нас двое в комнате — я и Путин на стене»… Порой в авторе пробуждалось чувство невыразимой нежности к президенту… вернее, в жажде этой невыразимой нежности, которая должна была вот-вот подступить к сердцу или к горлу… Президент выступал как постоянно трепещущий фон, а вокруг было феерическое мельтешение приближенных особ, деланно мрачного премьера Касьянова с опрокинутыми косичками славянских бровей и печатью государственной скорби на упитанном лице…

Поэма «В. В.» была написана на одном дыхании, за какие-то две трезвые кофейные ночи, в ней был легкий след небрежности или след личной небрежности… размашистость кисти забывшегося за работой мастера… Она писалась не как заказ на злобу дня, а как всплеск, как выброс лавы из огнедыщащего жерла души… Она кишела панторифмами и параболами…

Самолюбие Путина оказалось задето. Хотя формально придраться было не к чему. Слегка обидел сам ернический тон. Но поэту можно все простить. Поэты — взрослые дети. Поэтов прощали и не за такие милые шалости короли… Наполеон простил Виктору Гюго памфлет «Наполеон малый», а Георг Второй простил Свифту «Сказку о бочке»… И даже Ельцин простил Купцову его стихи.