Арена

Дурова Наталья Юрьевна

Тут Пелагея в сердцах его рукой хватила:

— Ишь, язва, я тебе покажу!

А Васька взъерошился, злой стал.

— Руки-то помыла бы, заболею, сама плакать будешь.

И действительно, как потом ругала себя Пелагея, когда ходила в больницу навещать Ваську! Целую неделю он не подходил к окну, и Пелагея зря простаивала в больничном дворике.

А по улице шли ребятишки. Начиналась экзаменационная пора. Пелагея знала, что Василия переведут в седьмой класс без экзаменов, и все-таки на душе

было тоскливо при виде школьной детворы.

Поправлялся Васька медленно. Однажды он прильнул к окну. Увидев приплюснутый пятачок его носа, Пелагея заплакала. Васька улыбнулся ей, но улыбка была вялая, кислая.

Бритоголовый, с недетски серьезными глазами, он теперь очень напоминал девчонку. Да и рубаха, которую надели в больнице, назойливо подчеркивала неприятное для Васьки сходство. Ворот был слишком широк для тоненькой Васькиной шеи, и это раздражало его. Васька нервно передергивал плечами и длинными пальцами исхудавших рук теребил тесемки у ворота.

Из больницы он вернулся хмурый, замкнутый, словно чужой. Долго не мог простить матери. Во дворе держался особняком. В школе был скрытен и малоразговорчив. Пелагея растерялась. Она не знала, что и делать, лишь бы угодить сыну. Сама осунулась, похудела. Так с той поры и повелось, что соседи ей беспрестанно говорили:

— Уж очень вы его балуете!

Да и как не баловать? Единственный ведь… А что, разве лучше, когда сосед Прокофьев вечно кричит своей жене:

— Евфросинья, слышь, не смей мне пацана баловать! Не позволю! Ишь, что выдумала, брючки ему длинные. Нет, не позволю. Сам без штанов ходил, и сын пусть закаленным растет.

А Пелагея, еще когда вахтершей была на заводе и белье в свободное время стирала, ничего для Васьки не жалела: ни сил, ни здоровья, лишь бы человеком настоящим вырос.

Да и он это понимал. Все, бывало, с радостью разносил чистые стопки белья. Возвращался всегда веселый и возбужденный. Блестя глазами, совал матери деньги и тотчас хитро говорил:

— Мама! Наше звено живой уголок решило устроить. Я ежа из зоомагазина обещался принести. А, мам, как?

— Что уж с тобой делать! Коли обещал, так и неси, — и Пелагея, не задумываясь, отдавала Ваське добрую половину заработанных денег.

Но однажды, проходя по двору, она увидела, как Васька играл в «расшибалку». Он с азартом и долго целился, пытаясь выиграть кон. Пелагею тогда поразили Васькины глаза. Слегка побледневший, он не сводил взгляда с денег. У Пелагеи впервые защемило сердце.

Вскоре, когда нужно было Шумиловым относить белье, Васька наотрез отказался. Пелагея не спрашивала, она знала, что не пройдет и дня, как, помучившись, Васька все ей расскажет. Так и вышло. Васька сам рассказал: и про то, что ежа не купил, а деньги проиграл, и про Борьку Шумилова.

— Он сжульничал! — громко прошептал

Васька.

«Ежа выдумал. И без него уколол больно», — подумала Пелагея и уже хотела дать Ваське жару за обман, но, посмотрев на его плечи, узкие даже в пиджаке, смолчала. Взяла белье и сама понесла к Шумиловым. Не успела Пелагея пройти и двадцати шагов, как увидела бегущего к ней Ваську. Вот он поравнялся с ребятами. Пелагея замедлила шаг.

— Чего бежишь? Трусишь, да? — наступал на него Борька Шумилов.

— Это я-то? Борька, попадись ты мне в другой раз, я бы тебе показал.

— Потрясала кума кулаками, да не стукала.

— Жулик ты! С таким связываться неохота.

— Связываться? Чего захотел! Маменькин сынок, телок облизанный! Сам же первый прибежишь. Мать рубаху мою выстирает и придешь, принесешь, как миленький, — Борька презрительно сощурил глаза.

— Что ты его задираешь? Оставь, Бориска! — вскрикнул кто-то из ребят.

— Эх, Борька, недаром тебя из школы выгнали, — Васька вплотную подошел к Борису.

Борькина голова ушла в плечи, но он по-прежнему нагло наступал на Ваську:

— Думаешь, ты лучше, если галстук нацепил? Хорош пионер и его пример: в «расшибалку» играет да долги не отдает.

Васька замахнулся на Бориса, но вдруг передумал и, на радость противнику, медленно побрел к дому.

— Ничего, завтра сам прибежишь, рубаху принесешь! — кричал ему вслед Борис, но ребята, не глядя на него, расходились.

Пелагее было жалко сына, и, придя домой, она тотчас сказала ему:

— Ну, нечего нос вешать! Бывает. Пойди ежа-то купи уж!

Васька, почувствовав, что прощен, радостно бросился к матери.

С этого дня Пелагея сама разносила белье и каждый раз, когда она возвращалась, в Васькиной руке неизменно оказывалась мелочь…

— Ну и жара! В вафлях есть? — обращается к Пелагее плотный толстяк. — Будьте любезны, одну пачечку! — Вынув скомканный платок, он вытирает со лба пот и не спеша протягивает ей деньги.

Точно в полусне, Пелагея отсчитала ему сдачу, достала липкий пергаментный пакет. Мужчина взял его двумя пальцами и, держа на почтительном расстоянии, чтобы не закапать чесучовые брюки, недовольно морщился:

— Тоже мне мороженщица! Слушайте, ведь я вам дал рубль, а вы мне сдачи — с трех…

Пелагея невидящими глазами скользит по нему и затем снова продолжает думать, думать.

Мужчина удивленно пожимает плечами и, оставив на лотке деньги, отходит.

К остановке подъехал троллейбус. Девушка в легком платье соскочила с площадки. За ней поспешил молодой человек. Пелагея ахнула, и неожиданно ей захотелось догнать женщину с малышом и показать ей Василия. Он вел свою подругу прямо на нее, так что Пелагея могла без труда разглядеть девушку.