Арена
Шрифт:
— Лукаш? — повторила она.
— Да, — он опустил на нее глаза — карие, огромные, в роскошных совершенно ресницах, точно подведенные чуть к вискам, кошачьи; такие глаза были у Шахерезады, наверное. Клавдия еле доходила ему до плеча.
— Лукаш, давай потом поговорим, кто ты. Я поняла, что ты не ролевик, — «либо спятивший ролевик», — подумала про себя.
— Нет, не ролевик.
— Гм… А знаешь, кто такой ролевик?
— Нет.
— Гм… — «кока-колы бы, — подумала она тоскливо, — канешна, я положила ее на дно рюкзака». — Мы сейчас едем на игру. Меня зовут там не Клавдия, а Ровена. Леди Ровена, дама сердца Айвенго — никаких воспоминаний? — она посмотрела на него, но он не узнал имени; видимо, в его детстве были совсем другие книжки: из пергамента, в переплете из кожи и железа, про Роланда там или Сида, на
— Что это — история или сказка?
— Это… игра. Некоторые ролевики играют по Толкину, некоторые по Нику Перумову, а мы играем по своей системе. В конце игры записывается, кто победил и кого, — так развивается этот мир.
— Понятно, — ответил юноша, — Груандана зовут не Груандан, Оргайла не Оргайл.
— Груандан — это Вальтер, мой парень, — Клавдия почувствовала, что он ее раздражает этим своим спокойствием и легким презрением, будто он одет не в средневековый костюм, а от Гуччи, — и я его люблю, так что нечего мне предлагать руку и сердце: уже заняты; а Оргайл — это Тобиас Ринейский; он очень классный. Арчет сидит в лесу, в палатках, Ринейский — в своем недостроенном коттедже, вернее, папином; мы штурмуем эпизодически этот его «замок герцога», а они устраивают нам засады. Это довольно бессмысленно: мы ищем засаду, а они засели где-нибудь, где мы и не думали ходить; а штурмы придумывает Вальтер — он обожает Древний Рим и выстраивает народ по всем правилам. Значит, так: по голове и паху не бить; удар по руке или ноге — ранение, они типа не действуют потом; а вот удар по корпусу — смерть.
— А если ударят по обеим ногам?
— Будешь ползать. Гм, наши так и делают. Ну и что, почему ты смеешься?
— Теперь не понимаю. Зачем это нужно?
— Что? Бить по ногам?
— Нет. Играть так… в осады и битвы, в дам сердца и смерть.
— Это… знаешь, есть люди, которые коллекционируют бабочек, или марки, или гели для душа… — «я, например, — подумала она, — зачем еще человеку восемь новых гелей для душа под предлогом «на лето»».
— Марки — не знаю, но знаю людей, которые коллекционировали драгоценные камни или старинные карты тех времен, когда мир был еще наполовину, или на треть, или на четверть пуст.
— Ну вот. Понятно?
— Понятно. Мне больше нравится Клавдия, не Ровена.
Она рассмотрела каждую черточку его лица — издевается или серьезно говорит.
— Ненавижу имя Клавдия, это в честь девочки-вампира из книги «Интервью с вампиром»; мама обожает фильм по ней. Я скажу, что ты мой троюродный брат из Чехословакии, мои мама и дядя оттуда, ладно? А то ты появился из ниоткуда.
— Я из Менильена.
— А что это — Менильен?
— Это… — он улыбнулся так, что у нее захватило дух; будто солнце вдруг встало над морем, и все засияло, засверкало, и герои ужастика спасены. — Это история и сказка. Только истинные там сути вещей, а не их подобия.
И тут автобус остановился на нужной остановке; дачники высыпали наружу, и они тоже вышли — он первый: положил рюкзаки на землю, протянул ей руку — и она вышла словно из кареты. «Хочу платье, — вдруг подумала она, — у меня нет платья — не домашнего, не на учебу ходить, а настоящего, вечернего, со шлейфом, с декольте, чтобы жемчуг в несколько рядов…» Он сжал ей неожиданно пальцы — сильно, но не до боли; «отпусти!» — хотела крикнуть она и одновременно сжать ему пальцы в ответ — еще крепче, как в песенке Битлз, и не расставаться никогда; испугалась сама себя; а он прошептал ей в самое ухо, волосы затрепетали на виске:
— Девушки в моей стране носят длинные клетчатые юбки из грубого сукна, а нижние у них из батиста или шелка, разноцветные; и чем больше юбок разного цвета, тем большей щеголихой девушка слывет. Рубашка из тонкой белой ткани, легкая, с широкими рукавами и разрезом на груди, а сверху — черный или коричневый корсет, отчего грудь
— Откуда ты узнал про платье? — губы ее еле двигались, так ей стало страшно — настолько он близко; и еще от него чудесно пахнет: потом, пылью, орехами, дождем и цветущими яблонями.
Он вдруг оказался далеко, возле рюкзаков, на другой стороне дороги, и улыбнулся.
— Я же будущий король; меня учили всему, в том числе и магии, и не кто-то там, колдун-предсказатель погоды, а сам Мариус Светлый, маг Светлого войска, победившего Тьму. Я расскажу тебе о Мариусе и о Тьме, если позволишь, однажды… — он опять взял рюкзаки без труда, но не на спину; «что у тебя там, под плащом?»; «меч», — ответил он; «настоящий?»; он засмеялся: «а у вас не настоящие?»; она покраснела, побагровела просто и опять возненавидела его, стала думать о Вальтере, как даст ему промеж ушей за то, что не приехал за ней, — жизнь бы ее не изменилась, не сломалась, как у Девы Марии.
Вальтер был удивительным человеком, смешным и милым: все знал о Риме, о Карле Великом, о Рюрике, но за хлебом сходить в ларек напротив дома для него было проблемой; нет дома хлеба — и бог с ним; главное — купить побольше солдатиков в магазине для игроков-коллекционеров на другом конце города; Клавдии он напоминал мудаков-энтомологов Жюля Верна. Они играли за городом; вот кончается спальный район, мостик через тоненькую речушку, и начинаются поля, потом лес — местные жители называли это Лесной угол, а Вальтер даже нарисовал сказочную карту Лесного угла, где речушка стала рекой Тайшени; а здесь могут водиться драконы. Они шли с Лукашем по лесу молча; становилось жарко. Кока-колу она вытащила со дна рюкзака, протянула ему, он отпил, вытер рот рукой, она почему-то опять покраснела; каждое его движение волновало и раздражало ее. Сейчас спросит: долго еще; в рюкзаках все-таки килограммов по десять; но он был настоящим крестоносцем, как она и угадала — с первого взгляда; кто-то влюбляется с первого взгляда, а она — угадала его; он шел и улыбался, вдруг даже запел что-то тихонько; «что ты поешь?» — сердито спросила она и рассердилась на себя из-за этой сердитости, будто они знакомы сто лет, сидят вместе с первого класса за одной партой, только она отличница, а он двоечник, и ей приходится вечно давать ему списывать; «спой погромче» «с неба капала вода, тра-ла-ла, вот и все слова» «это не настоящая песня»; он пожал плечами; Клавдия подумала о мече за его спиной: какой он, меч из другого мира: такой же, как в музеях, Германия, XIII век, или действительно бриллиантовый, побеждающий драконов и непогоду…
— Вальтер! — закричала она, увидев палатки, замахала рукой — каждому, всем; Вальтер стоял к ней спиной, обсуждал что-то с Тобиасом — они все только приехали, вон и карта Лесного угла на коленях; Тобиас-Оргайл выглядел потрясающе: он был из реконструкторов, весь в железе, которое сам ковал, и в дорогой ткани, и в настоящих кожаных сапогах; ремень в полудрагоценных камнях — его отец богат, они даже ездили на какие-то конкурсы, турниры в столицу; привозили фотографии; некоторые Клавдия даже распечатала, повесила на стену, над столом, к постерам с Вилле Вало и Колином Данном.
— Клавдия, привет, — Вальтер обернулся; он был маленьким, хрупким — мальчик-шахматист; темные волосы, бандана, расшитая коричневым и зеленым бисером, — это она ему вышивала руны, которые он сам придумал, означающие «после власти орлов — власть воронья»; темные глаза; пушок на щеках совсем мальчишеский; в магазинах, когда он покупает пиво и сигареты, постоянно спрашивают паспорт; коричневая рубашка, зеленые жилетка со шнуровкой и штаны; сапоги-кирзачи; сережка золотая в ухе — воронья лапка, это ему Тобиас привез; встал с колен, карта упала на траву, наступил, чтоб поцеловать ее, она засмеялась — какой неловкий; ответила на поцелуй, но быстро отстранилась, «я притащила вам ваши дурацкие рюкзаки с едой, мне помог… гм… Лукаш; это Лукаш, мой троюродный брат из Чехии», — отступила; парни с изумлением оглядели Лукаша, переглянулись: ого, круто.