Арестантка
Шрифт:
Все тогда думали, что наступила эра процветания человечества, что теперь можно справиться с перенаселением и с тяжёлыми условиями жизни поселенцев в колониях, которым не хватало продовольствия. Как рассказывал отец, тогда всех и буквально каждого, охватывало невероятное воодушевление.
Так и было, на свободно вздохнувшей Земле наступил Золотой Век. Миллиард человек распределился по всем континентам. У всех появился доступ к передовым технологиям медицины, пищевые синтезаторы решили проблему голода, и средняя продолжительность жизни поднялась
Но что было с теми, кто улетел?
СМИ передавали, что у них всё прекрасно. Всё прекрасно и на других непригодных для жизни планетах и станциях. Люди рады осваивать новый мир, служить отечеству в глубинах Млечного Пути. Развивается сельское хозяйство на Веге-7, осваиваются шахты фрамия на Альфа-Центравре, строятся комфортабельные орбитальные города и жизнь течёт рекой во славу Императора. Так думали все на Земле.
Так ещё полгода назад думал я.
Раньше я никак не мог понять, почему отец запрещал учиться пилотированию. Готовил меня исключительно в государственные служащие. Поощрял занятия каратэ и кудо, которые были модными среди элит.
И зачем я здесь, вдали от своего роскошного дома? Почему не греюсь под солнечными лучами во дворе, не наслаждаюсь тёплым морским бризом у моря.
Я здесь потому, что полгода назад во время учебного полёта из-за ошибки навигационного модуля корабль вышел из прыжка у шахтёрской колонии в системе Альфы Центавра. Увидел своими глазами то, что не должен, и не смог с этим спокойно жить. Люди в колониях жили не просто плохо, они едва выживали. А Вега, как я узнал позже, была поделена между земными магнатами, и продовольствие с неe уходило в колонии по варварским ценам.
Лучше бы просто закрыл на всe это глаза.
Чем дальше мы шли по кораблю пиратов, тем сильнее я в этом убеждался. Ничего не изменил, просто спустил в утилизатор свою жизнь.
Конвоиры подвели меня к лифту, позади 3112 сломанной куклой висела на руках пирата и причитала в бреду что-то нечленораздельное. С громким рокотом лифт спускался с верхней палубы, сложно сравнивать его с гравитационными лифтами в кораблях Империи. По доброй воле никогда бы не зашёл в такой.
Я обернулся на Марса-1, посмотрел на его изуродованное шрамом лицо, заглянул в совершенно дикие глаза. Было понятно, что он не станет говорить, но я решил попробовать. Мне ничего не оставалось.
С бряцанием разъехались створки лифта, Шёпот вошёл первым, за ним Смарт, втолкнув меня. Пират с 3112 на руках, бережно занёс её в кабину. Марс, последним встав на площадку, нажал сенсор на стене. Створки поползли навстречу друг другу.
Лифт тронулся. Собрав остатки мужества, я заговорил:
— Вы же знаете еe, и я…
Мне хотелось сказать, что я её спас, может, они бы иначе на меня взглянули, но я вовремя понял, как это жалко будет звучать, и у меня не повернулся язык. Спасите меня, солдатики, потому что я спас вашу знакомую? Хуже только встать на колени и умолять.
— Что ты? Ты жив только потому, что майор не дал мне выкинуть тебя
— Заткнись, Хил, — отчеканил Марс. — Твои причитания не помогают найти выход из той задницы, в которой мы оказались.
— Марс, ну это же, Принцесса? Тощая, замученная. Но она… — Смарт кивнул на еe руку, где на запястье виднелся шрам от сведeнной татуировки.
Принцесса… 3112? Это было забавно, я даже невольно улыбнулся. Она казалась мне кем угодно: фурией, ненормальной, бандиткой. Но принцесса? Принцесса чего? У Императора не было дочерей.
— Отставить трёп, — устало сказал Марс.
— Нельзя отдавать еe этому ублюдку… — пробормотал Хил, когда лифт остановился.
Лица десантников стали такими мрачными, что я не посмел больше ничего говорить. Мы пошли по нижней палубе, пахло отработанным машинным маслом и ржавым железом. Когда наша процессия миновала два поворота, кто-то из бойцов резко дёрнул меня за наручники до хруста в плечах и толкнул к правой переборке.
— Конечная, Трой. — По голосу я понял, что это сделал Марс.
— Достаточно было просто сказать, — просипел я сквозь стиснутые зубы.
Я увидел, что Хил положил 3112 на пол, порвал её робу на предплечье и зачем-то старательно перевязал универсальным бинтом. Но я не помнил, чтоб у неё там была рана, впрочем после каторги раны могли быть везде.
Марс нажал на панель на стене. Послышалось натужное жужжание, и створка незамеченной мной гермодвери тяжело поползла в сторону. Раздался электрический треск, звук работы механизма стал надрывным, запахло жженым пластиком. Что-то негромко хлопнуло и с металлическим звоном упало внутри переборки. Дверь замерла, так и не открывшись.
— Космический мусор с прыжковым двигателем, — выругался Хил. — Может, не стоило сразу отказываться от предложения мальца.
— Оно по-прежнему в силе, — с надеждой заметил я, хотя и понимал, что это была шутка. — Если вы мне поможете…
— Смарт! Дверь! — обреченно бросил Марс, перебивая меня.
— Сейчас поправим.
Смарт с размаха засадил в неё бронированным ботинком.
— Я просил открыть, а не сломать…
Металл загудел, с потолка посыпались хлопья ржавчины, что-то с грохотом упало за переборкой. И апофеозом этого представления стал отборный мат из помещения. Створка нехотя поползла в сторону.
— Ну а что? Она ж открылась! — воскликнул Смарт.
Через открывшийся проём я увидел смесь склада и мастерской. Переборка делила комнату на две части, в углу мерцал яркий свет, как от допотопного сварочного аппарата.
Услышал, как кто-то подступил сзади и почувствовал толчок в плечо:
— Не нужно, я сам, — обернувшись, сказал я Смарту.
Он удивленно на меня посмотрел и кивнул. Я зашагал, еле передвигая ноги. Кровь зашумела в висках, сердце помчалось в оглушающем ритме, в животе туго свернулось в клубок леденящее предчувствие.