Арейла
Шрифт:
В общем, жить здесь, жить с мыслью, что это теперь мой мир и мой народ. И помнить, что мой муж будущий правитель, а значит, я точно так же отвечаю за его народ. Действовать… ну ладно, не будем говорить на благо этого народа, слишком пафосно, а потому неправдоподобно звучит. Я бы сформулировала примерно так: на благо себя, своей семьи и народа.
Тем не менее, есть ли у кого-то причины думать, что я, чужачка, вот так просто приму это? Хотя бы просто пойму?
Ну что ж, понимать, очевидно, начинаю. А принять, надеюсь, со временем смогу и принять.
Не сказать, что я об этом всем постоянно думала, собственного говоря скорее уж чувствовала
Конечно, хотелось вот так сходу выдать еще пару десятков выгодных и креативных идей. Но какая жалость, я вовсе не гений, а орки достаточно сообразительны чтобы и без меня додуматься до тех элементарных вещей, которые крутились у меня в голове.
Тем временем Раш, пока я грызла гранит науки и рожала идеи, закончил со своими военными учениями и больше времени проводил дома. У нас появилось время не просто встретиться по вечерам в одной постели и заняться любовью, если оба не слишком вымотались, но и проводить какое-то время вместе. Разговаривать.
Если подумать, мы еще слишком мало знали друг друга. Как будто до сих пор хватало времени поговорить только о текущем моменте, совершенно не касаясь прошлого. Мы и без того конечно узнавали друг друга по мере общения, однако у каждого есть прошлое, свои победы и ошибки, предпочтения и неприязнь. Не знаю как относился к этому Раш, я просто не спрашивала, но для себя решила что такие вещи друг о друге надо знать, хотя бы для того чтобы по незнанию не наступить друг другу на любимую мозоль.
Но мне кажется, Рашу точно так же нравились эти уютные посиделки время от времени перемежающиеся поцелуями, неторопливыми ласками или шутливой борьбой и взрывами смеха. Мы узнавали друг друга и, наверное, становились семьей. Муж все больше ассоциировался у меня с сытым хищник. Его низкий, пробирающий до мурашек голос, с рокочущим рыком, рождающимся где-то в глубине широкой груди. Его цепкие желтые глаза и острые клыки, которыми он, с некоторых пор, полюбил нежно прикусывать мне шею. Лениво перекатывающиеся валуны мышц, и крупное, но такое стремительное тело. Это все наводило на мысли об обманчиво неторопливом и неуклюжем медведе, или о стремительном тигре.
Мы рассказывали друг другу о себе, какие-то эпизоды, грустные и веселые. Совершенно нейтрально бытовые. Раш о том как учился в юности, сколько сил отнимала воинская наука, и какое мучение для его деятельной натуры было изучение политики, культуры соседей, экономики и этикета и танцев, и еще много всего того, что положено знать образованному наследнику престола. Дед Раша о таких вещах и знать ничего не знал, отцу приходилось до много доходить самому, но уж сыну князь решил дать все самое лучшее.
Я рассказывала о том, как стала герцогиней, и каких трудов и душевных сил мне стоило не сдаться под прессингом чужого презрения и злых слов. О том, как училась быть аристократкой, но так и стала ей окончательно. Рассказала о своем увлечении альпинизмом, мимолетно вспомнила и Адреане, но поняла, что ничуть по нему не скучаю, зато ужасно скучаю по той атмосфере свободы и полного отсутствия формализма какая присутствовала, когда мы собирались очередной полузнакомой компанией в горах. Там в первую очередь было важно, какой ты человек, а не то сколько у тебя денег
А я во время этих разговоров мучительно размышляла. Доверяю ли я своему мужу настолько, чтобы рассказать ему ВСЕ? Потому что мне иногда очень хотелось рассказать.
Если подумать, был ли когда-нибудь в моей жизни мужчина, которому я могла доверить все свои секреты? Может и был, только я никогда не решалась этого сделать. В Империи это могло кончиться для меня как минимум каторгой, а то и до суда не дожила. И дело не столько в моей незаконной деятельности, сколько в то, какому количеству влиятельных людей я наступила на хвост. Да, мстила за их попытки унизить меня, или прибрать к рукам папенькино наследство, лишив меня титула. Но и эти люди не постеснялись бы отомстить в ответ. А я никогда не была так беззаветно влюблена, чтобы рискнуть. А сейчас… не знаю, дело в том что это новый мир в котором я еще не успела ничего натворить, или просто я настолько хочу доверять Рашу?
Наверное, со стороны мои терзания показались бы не очень значимыми, даже мелкими. Но когда живешь двойной жизнь несколько лет и никому не доверяешь, просто взять и довериться физически трудно.
В любом случае такая откровенность сейчас моей жизни вряд ли угрожает. И потому моя авантюрность подталкивала: расскажи, расскажи. Этакий азарт с легким оттенком мазохизма. Поймет ли, не испортит это наши отношения, или наоборот?..
Ничего удивительного, что я однажды решилась.
Раш слушал молча, не перебивая и никак не выказывая своего отношения к услышанному. Он умел слушать вот так, очень внимательно, пристально наблюдая за мной из-под полуприкрытых век. И все равно сначала мне было очень трудно говорить, многолетняя привычка слишком глубоко въелась в меня, чтобы ее можно было так просто преодолеть. Но отсутствие видимой реакции на мой рассказ постепенно заставило немного расслабиться.
— Я почти с самого начала понял, что ты та еще авантюристка, — довольно мурлыкнул Раш по окончании моего рассказа. — Теперь понятно почему ты так хорошо ориентируешься в тайных ходах.
— И все? — удивляюсь, непроизвольно передергивая плечами. Когда муж начинает говорить таким тоном, у меня от его низкого голоса все внутри аж встряхивает.
— Ну а чего ты от меня ждешь, осуждения? — насмешливо фыркнул Раш.
Я надулась. Тут ему душу изливаю, можно сказать, самый главный секрет своей жизни доверяю, а он фыркает. Раш на это притянул меня к себе, обнимая, и мягко поцеловал в висок. Оказавшись в кольце его рук, потерлась щекой о широкое плечо и поняла, что обижаться на него довольно глупо. Все ведь хорошо в конечном итоге, так? Было бы гораздо печальней, если бы мои опасения оправдались, и он отреагировал как-нибудь… менее спокойно.
— Диана, ты забываешь, что еще недавно орки постоянно ходили в набеги, чтобы пограбить соседей. Мой отец в молодости ходил, а мать полукровка, потому что ее отец женился на пленнице, привезенной из такого набега. Да я сам лет в пятнадцать, несмотря на все запреты, сбегал в степь, чтобы угнать своего первого санса. Понятно, пришлось за него, потом выкуп отдавать, но увел я его честно. Ох, отец помню тогда и ругался, княжич, а как последний мальчишка — кочевник! Даже выпороть грозился.
— Хочешь сказать, я вписалась в традиции?