Аргентина: Крабат

Валентинов Андрей

Взгляд брата плеснул черной ледяной волной. Отомар выстоял, подперев ладонью хрупкий камень.

— Я не смогу. Ты сможешь! Но сначала — о «потом». Рига с Ревелем, говоришь? Звезды? А знаешь, сколько простоит ваш поганый Рейх, если разом отрезать внешние кредитные линии? Не все, только американские, от частных банков — те, что поступают через «Шрёдер, Рокфеллер и Кo»? А еще запретить «Пратт и Уитни» и «Дугласу» передавать технологии для Люфтваффе — и намекнуть «Стандарт Ойл», чтобы заморозила строительство нефтеперерабатывающих заводов. На

чем к звездам полетите? На ядре, как барон Мюнхгаузен?

Ильза Веспер и Марек Шадов не слишком часто встречались, еще реже говорили о работе. Но и такое случалось.

— Молчишь? Так я тебе скажу. Без внешних вливаний Рейх продержится три-четыре года, а потом — ад, хуже, чем в 1923-м, когда мы из дому бежали. Можно начать большую войну, мобилизовать собак и кошек, ввести карточки на воду и воздух. Это даст еще шесть лет, но после этого Германия вообще исчезнет[102].

— Есть иной вариант, — негромко проговорил брат. — За эти шесть лет победить весь мир. А потом отпраздновать — и уложить Бесноватого в мавзолей, можно и в живом виде. И знаешь, Отомар, имеются шансы. Прошлый раз я говорил тебе, что Ефрейтор зарвался, выступил против всей Европы. Но ведь получилось, не свернули шею! Мир очень велик, его можно резать ломтями.

Стена не рухнула, однако и волна не стала слабей.

— Но это все теория, Отомар. О практике подумай, о своих личных шансах. Тебя по всему миру искать будут. Надеешься выжить?

...Теофил-Мельник тут как тут, петухом среди кур красуется, землю гребет, наставил клюв, чтобы Крабата-зернышко склевать.

— А ты, Гандрий? Сколько твои истинные арийцы будут терпеть недочеловека в СС? Это сейчас ты нужен, пока я жив. Или они к сорбам подобреют? Sorbi izumeo јe austriјskog Generalshtab.

...Мигом зернышко лисом обернулось...

Гауптштурмфюрер Пейпер откинулся на спину, закрыл глаза. Молчал долго, наконец неохотно разлепил губы:

— Поэтому я и ждал тебя, vishi brat...

Крабат оторвал занемевшую ладонь от камня.

2

— Точка.. Тире... — шептал Хинтерштойсер, зачарованно глядя на маленький, еле заметный огонек в черном небе. — Точка, точка, точка...

Курц покачал головой:

— «AS», грамотей ты наш. «Ждите». Ответ на твой «SOS».

Закрыл глаза, прислонился затылком к ледяному камню.

— Может, простили нас, Андреас? За Италию, за тех погибших у пещеры? Я когда Харрера увидел, почти не обрадовался. Чувствовал! Эйгер, конечно, сволочь и людоед, но судит без ошибок.

Андреас отвечать на такое не стал. Приподнялся, сдерживая стон, выпрямился, вздернул повыше фонарь — и ударил белым лучом навстречу сигналу. Тире, точка, тире, точка. Точка, точка, тире, точка...

«CFM» — «Подтверждаю».

Вершина говорила с Небом.

«SOS» — «Спасите наши души», «Спасите От Смерти» — просто так не посылают, даже если

это луч фонаря, направленный прямо в полуночный зенит, в низкие тяжелые тучи. Батарейка долго не проживет, и увидеть некому, разве что заждавшимся Валькириям, Девам Валгаллы. Но Курц разрешил, когда оба поняли, что до утра не протянут.

«Три точки — три тире — три точки». Это мы, Господи! Мы здесь, мы еще живы!..

До нужной площадки между восточным и южным гребнями добрались быстро, но это был единственный — последний — успех. Под ногами «вертикалка» на много веревок, а тьма такая, что и пальцы на руке не разглядишь. Ледяной ветер, хрустящий снег... Сели у камня плечом к плечу, завернулись в спальники, допили коньяк. Вроде все сделано — и сделано правильно, только умирать очень уж не хотелось. И тогда Хинтерштойсер попросил у друга дареный фонарь.

Три точки! Три тире! Три точки! Небо, ответь!..

«...Мы как тени — где-то между сном и явью, и строка наша чиста...»

Ответили — очень быстро, у Андреаса даже палец не успел к кнопке примерзнуть. Вначале неясным светлячком где-то у горизонта, а потом четким и понятным «AS». Хинтерштойсер почему- то не удивился. Должна быть там, в Небесах, справедливость? От Огра-людоеда ушли, от «эсэсов» спаслись, Стену, в конце концов, одолели! И после всего погибать — без толку, зазря? Неправильно это!

«...Мы живем от надежды до надежды, как солдаты — от привала до креста...»

Огонек в небе погас, над вершиной Эйгера вновь распростерла свой покров Мать-Тьма, но Хинтерштойсер спокойно ждал, Курц, выбравшись из спальника, стал рядом. Хлопнул перчаткой по карману, удивился:

— Знаешь, сигареты кончились.

Не то пожаловаться хотел, не то, напротив, похвалиться. Все до последней крошки скурили, а до сих пор живы! Вместо ответа Андреас взмахнул фонарем — рассек лучом ночь:

— Вот!

Белая молния. Белая птица. Белая девушка.

— Хинтерштойсер? Курц?

— Мы-ы-ы-ы-ы!!!

***

Шлем, летные очки, белый комбинезон, плоский рюкзак за спиной, тяжелые перчатки, широкий пояс...

— Пилот-испытатель Оршич. Еле нашла вас, ребята.

На этот раз Хинтерштойсер и в самом деле удивился. Голос той, что не так давно желала им счастья, звучал глухо и страшно. Словно с похорон прилетела Белая Оршич. Курц тоже понял, шагнул навстречу.

— Извините, фройляйн! Мы, вероятно, нарушили ваши планы.

— Да, — ответил мертвый голос. — Я собралась в рейс, очень важный, но меня не пустили. Хотела попробовать снова, сейчас, написала письмо матери, а потом вспомнила, что есть еще те, кому нужна помощь. Эвакуирую вас вниз — и стартую на рассвете, с первым лучом.

Дрогнув плечами, согнулась, словно от невыносимой боли, всхлипнула...

— Взяли! — не растерялся Хинтерштойсер.

...Усадили на спальник, вытряхнули из фляги последние капли коньяка.