Аргентина: Крабат
Шрифт:
заблудилась, я, знаете, в Берлине первый раз.
Марек не перебивал, смотрел, слушал. Шляпа, сумка с цветочками, юбка из бабушкиного сундука. Вместе сложить — юная девица из дальнего горного села, откуда-нибудь из Вастая в Саксонии. Гитара, правда, несколько портила стиль, но не слишком. Учительница из детской музыкальной школы, почему бы и нет?
— Ой, Берлин большой город, такой шумный... Я в метро спускаться побоялась, пришлось пешком идти. А это ваша машина? Очень красивая, почти как у бургомистра...
— Не страшно, — ответил он и снял шляпу.
Сумка с глухим стуком опустилась на асфальт. Гитарные струны отозвались невнятным звоном. Марек повернулся к девочке, погладил по светлым волосам:
— Все в порядке, Герда. Ты побудь здесь на посту, а мы отойдем посекретничаем. Как в кино.
Улыбнулся — и первым шагнул к воротам, к левой башне-тумбе, на которой скучал лев с приклеенными лапами.
***
— Здравствуйте, госпожа Краузе! Кто на этот раз придумал вам фамилию?
— Точно не я. «Трапп» звучит ужасно, но других документов у меня нет. Поздравляю, доктор, я вас даже не узнала. Прекрасный у вас был грим. И еще раз поздравляю, о шутке с мячиком сейчас говорит половина Германии. Что случилось? Я не устраиваю вас в качестве пассажирки?
— Еще не знаю. Вы меня нашли по автомобилю или... Как-то иначе?
— «Lorraine Dietrich 20 CV», модель 1932 года. Мужчина и маленькая девочка, десять утра, главные ворота Тиргартена. Можете успокоиться, я не имею отношения к «стапо».
— Имеете. Но что-то менять уже поздно. Пойдемте, познакомлю с дочерью. Мой вам совет: будете с ней говорить, не обращайте внимания на возраст.
— Взгляд... Я уже заметила. Но вы ошибаетесь, доктор... герр Шадов. Я — не агент контрразведки!
— Я же не говорил, что агент — именно вы.
***
Девочка ждала возле машины. Руки за спиной, взгляд внимательный, недобрый. Плотно сжатые губы побелели, словно от холода. Улыбаться Марек не стал. Наклонился, взял за плечи:
— Догадалась? С госпожой Трапп мы действительно уже встречались.
Герда молча кивнула. Руки остались все там же, за спиной. Марек Шадов взглянул ей прямо в глаза.
— Вчера я приехал, ты, как всегда, курила. Пришлось тебе тушить сигарету и идти полоскать рот. Так вот, Герда. Если бы не эта девушка, тебе бы никто не помешал. Ни вчера, ни сегодня. Никогда.
Светлые глаза внезапно потемнели, еле заметно дрогнуло горло:
— Правда?
Марек понял, что теперь самое время улыбнуться:
— Разве я тебе когда-нибудь лгал?
Девочка подумала немного.
— Я поздороваюсь.
Подошла к губастой, взглянула
— Доброе утро, госпожа Трапп! Я — Гертруда Веспер. Но если вы меня будете называть Гердой, я не обижусь.
3
Поезд тряхнуло. Карандаш Хинтерштойсера скользнул по бумаге, превращая косую черту в извилистую кривую молнию. Андреас, беззвучно выругавшись, пристроил блокнот поудобнее и повторил попытку. Итак, подножие, склон, вершина, стрелка, указывающая на север, домики по нижнему срезу.
Эйгер...
— Здесь! — Грифель задержался почти на самом верху. — Крутое отрицалово, ни подхватов, ни даже мизеров. Задинамить не выйдет, распереться тоже. Сплошной рукоход! А если, к примеру, дупло? Слетим в берг всей связкой![59]
Курц взглянул на самодельный план, протянул руку к карандашу.
— Насосом замочалим. Не прямо вверх, а наискосок. Пассивы там вроде есть, и ручка одна есть, я на фото видел. Если что, в кулуар не полезем, траверсом пройдем.
— А как? — вздохнул Андреас, забирая рисунок обратно. — Там же такие сиськи, что и член не вобьешь!
Положил блокнот на колени — и наткнулся на полный ужаса взгляд. Сидевшая напротив пожилая дама явно прислушивалась к их разговору. Ее соседка, худая, словно щепка, девица тоже что-то уловила, но глядела совсем иначе, с интересом и даже ожиданием.
— Прощения просим! — Хинтерштойсер развел руками. — «Сиськи» — это совсем не то, а пассивная зацепа. Но не хапала и даже не булка, а...
— Совсем другой формы, — пришел на выручку Курц. — А то, что последнее, оно в скалу вбивается, как гвоздь в потолок.
— Questo, signore e signori! — прогудел незнакомый бас. — Puo fare qualsiasi — cosa improprio![60]
Над головами простерлась чья-то длань, сжимавшая предмет обсуждения. Дама нахмурилась и промолчала, девица же одобрительно хихикнула.
Андреас и Тони переглянулись.
Встали.
— Saluti fraterni ai colleghi!
Сзади тоже стояли — плечистый рыжий здоровяк лет двадцати и невысокий чернявый парень слегка постарше. Мятые застиранные куртки, горные кепи, небритые веселые физиономии.
— Джакомо Анези! — улыбнулся чернявый. — А это — Чезаре Бальдини, но он по-немецки ни бум-бум.
— Бум, — мотнул рыжей шевелюрой здоровяк Чезаре. — Плёхо, но бум. Ma capisco che quasi.
— В тамбуре переговорим, — рассудил Курц. — А то весь вагон распугаем.
Проходя мимо скамеек, Хинтерштойсер невольно поглядел в окно. Поезд шел медленно, кланяясь каждому столбу. Невысокий редкий лес, поляна, два кирпичных дома под черепицей, мотоцикл возле крыльца... Горы тоже имелись, но возле самого горизонта. Серые склоны, белые вершины. Задник на сцене.