Аргентина: Крабат
Шрифт:
— Колесо? — Баронесса Ингрид фон Ашберг смотрит понимающе. — Сами меняли, фройляйн?
Девочка гордо расправляет плечи:
— Конечно, сама! Ну, Кай... То есть папа немного помогал. А грязь — это из-за домкрата. Там земля очень мягкая...
Баронесса кивает. Знакомо!
— Сейчас будем приводить вас в порядок, фройляйн. У меня, кстати, руки тоже в растворителе, мыло не помешает...
И тоже прячет ладони за спиной.
— Я — Ингрид.
— А я — Гертруда.
6
Лицо портье расплывалось,
— У вас великолепная комната с видом на Северную стену, герр Шадов. Вашей дочери понравится, — совсем не к месту присовокупил портье.
Мужчина кивнул всем троим, соглашаясь, сжал пальцами белые бланки, которые еще требовалось заполнить, оглянулся. Столик сзади, рядом с ним огромный диван черной кожи, наверняка мягкий и удобный, не диван — перина...
Марек резко выдохнул, приказав себе: «Не спать!», и принялся без особого успеха вспоминать, в каком кармане у него авторучка. Как не позавидовать Герде, успевшей вздремнуть прямо на переднем сиденье? Уже и убежать умудрилась — мыться надумала. А у него сил хватило как раз до швейцара. Поздоровался, спросил, где регистрация, вошел...
Диван с негромким плеском толкнул в спину, оборачиваясь бездонным болотом, и Марек, устав сопротивляться, прикрыл веки. Ничего, Герда разбудит. Нет, не быть ему солдатом! Всего-то один бой, и патроны в обойме остались.
— Крабат!.. Кра-а-абат!.. — привычно позвала темнота.
В ответ он беззвучно шевельнул губами:
— Опять на мельницу в Шварцкольм? Надоели! Доктора Фрейда на вас нет!..
— Здесь нет и мельницы, Метеор, — темнота явно удивилась. — Буду ждать тебя на самом темечке Огра.
Настало время удивляться ему. Голос был незнакомый, женский. И кроме того...
— Метеор, фройляйн — это небесный камень. Совсем не по адресу.
Тьма колыхнулась легким необидным смехом:
— В незапамятные времена упал с неба камень и раскололся. Изпод осколков выбрался Крабат и зашагал по земле...
Ясное, без единого облачка небо, красная черепица на крышах, сладкий запах лета... детства... памяти...
— Кай! Кай!.. Ой, ты что, заснул?
— Заснул, — легко согласился он.
Открыл глаза. Герда. Лицо чистое, в глазах — очередная шкода.
— Тут спрашивают, не нужен ли нам самолет. Я сказала, что нужен. Вдруг пригодится?
Теперь Марек Шадов проснулся уже окончательно. Черный диван сотворил чудо, впитав, словно губка, всю тяжесть прошедшего дня. Мир вернулся на место, четкий, правильный и скучный. Ни Крабата, ни Метеора, ни той, что будет ждать его на самом темечке.
— Ну, где твой самолет?
— Добрый вечер, господин Шадов!
Герда отошла в сторону, уступая место невысокому плечистому крепышу. Пиджак старый, потертый и явно перешитый, лицо странное — никакое,
— Я — Роберт, пилот. Если захотите прокатиться, то обращайтесь в Северный корпус, меня там знают. «Ньюпор-Деляж-29», серийная модель 1925 года. Незабываемый полет над снежными вершинами Альп! Для любителей острых ощущений — прыжки с парашютом.
Оставалось поблагодарить, пожать пилоту руку и пообещать, что как только — так сразу. Роберт, проявив чуткость, этим и удовлетворился. Одарил еще одной улыбкой...
Исчез.
Марек взглянул выразительно. Девочка потупилась.
— Готовься, Герда! Прыжки с парашютом — дело серьезное. Для начала попробуем с балкона, у нас третий этаж. Обвяжу веревкой за ноги и...
— Согласна!
Мужчина понял, что педагогика бессильна. Достал авторучку, паспорт, кивнул в сторону стола.
— Бланк регистрации. Два экземпляра, без помарок, красивым почерком. Пять минут, время пошло!
***
Рюмочки выдали правильные, глиняные, в легкой изморози. К ним полагался небольшой поднос, тоже глиняный, неяркого черного блеска. Хинтерштойсер, совершив ловкий маневр между двумя габаритными посетителями, аккуратно приземлил его на столик.
— Проясняет разум и успокаивает нервы, — торжественно объявил он, присаживаясь и расстегивая куртку. — Помогает согреться...
— ...И подумать о смысле жизни, — покорно кивнула Ингрид фон Ашберг. — Андреас, может, хоть вы объясните, отчего я такая невезучая?
Шпион по прозвищу Лекс в баре не обнаружился. Вероятно, успел просочиться сквозь стену, пока баронесса возилась со встреченной в холле малолетней замарашкой. Убедившись в этом очевидном факте, Хинтерштойсер расстроился, но вовремя вспомнил о горьком венгерском ликере. Самое время проясниться и успокоиться. И согреться.
Баронесса пить не спешила. Достала сигареты, взглянула кисло.
— Только не говорите, что я красивая, замечательная и какая-то там еще. Мой американский кузен, о котором я вам уже все уши прожужжала, сравнил меня с зубной щеткой. Самое оно!
Хинтерштойсер собрался было возразить, опровергнуть на корню, но язык как-то сам собой повернулся, причем криво:
— Он вам очень нравится, да?
Если бы взгляд убивал... Андреас вжался в послушное кресло и притворился скальным выступом.
— Нет, не нравится, — голос девушки прозвучал на диво спокойно. — Наглый самоуверенный мужлан, типичный янки. Но раз вы спросили, Андреас... Как-то мы переночевали с ним на одной кровати. Нет, ничего не было, он слева, справа я, а кровать размером с Потсдамскую площадь. Но я не могла заснуть. Есть в нем что-то сильное, настоящее... Никакого сравнения с теми напомаженными мерзавцами, что целуют ручки и тонко интересуются, когда я, наконец, получу наследство. Есть и другие. Им деньги не нужны, зато сама я плоха, только выстирать и выбросить. Ваш друг, этот святой Антониус... А, не хочу! Ну что, пьем?