Аргентинец
Шрифт:
Это был театральный капустник — как водится, в пользу бедных актеров. Спектакль был потешным, сделанным на голом энтузиазме. Ставили ироничные сценки на злобу дня: о батюшке, который запел в церкви: «Еще молимся о благочестивейшем Исполнительном комитете»; о женских «батальонах смерти», которые защищали Временное правительство, пока солдаты-мужчины горланили на митингах…
Клим не сводил взгляда с русоголового кудрявого юноши на сцене. Ему было лет семнадцать-восемнадцать, и он был изумительно похож на Нину. Скорее всего, брат… Он так заразительно смеялся, что ему вторил весь зал.
Клим
Парень взял гитару, из-за кулис появилась певица — румяная девушка с двумя светлыми косами до пояса.
Аргентинское танго по-русски, бог ты мой! — такого Клим еще не слышал.
Он следит за сеньорой ночами За чужими плечами, За стаканом печали. Он как жгут перекручен, как провод искрит, Он затоптан ее каблуками. Она танго танцует — как будто бы мстит, Будто п'o сердцу бьет кулаками. На прилавок — два песо, сдачу — в карман, «Будь здоров» — пожилому бармену. А сеньора, окончивши смену, Весь кабацкий ночной карнавал, Словно обруч гремящий, роняет к ногам, И стирает со столиков пену.Сочетание противоположностей: русские слова и аргентинский ритм, крайний север и крайний юг — идеальная иллюстрация к собственному душевному разладу.
Потом была беспроигрышная лотерея «Знаки судьбы»: девушка с косами доставала из бочки с овсом призы, а кудрявый парень комментировал:
— Карточки на керосин! Это к воспламенению сердец. Мыло хозяйственное! Это к успеху в домашних делах.
Климу достался набор рыболовных крючков.
— Ого! Значит, вы подцепите крупную добычу, — сказал парень.
Когда зрители потянулись к выходу, Клим пошел к гримеркам — в театре Фигнера он знал каждый закоулок. Мимо пробегали костюмеры с охапками платья, рабочие уносили реквизит…
— Э-э… Вам сюда нельзя!
Клим оглянулся. Кудрявый юноша и его подруга стояли на лестничной площадке и по очереди пили из запотевшей бутылки зельтерскую воду.
— А я как раз вас ищу, — сказал Клим. — Вы знаете Нину Васильевну Одинцову? Мне надо увидеться с ней.
— Это моя сестра, — кивнул парень. — Но она сейчас в деревне. Мы с Еленой Никаноровной завтра едем туда и можем передать, что вы ее искали. Как ваша фамилия?
— Рогов.
Парень побледнел, скрестил тонкие руки на груди:
— Вы хотите выселить нас?
Все понятно: платить им нечем, Нина Васильевна явилась в ресторан, чтобы выцыганить у Клима деньги, а папаша увел ее, чтобы она не позорилась.
— Я не судебный пристав — выгонять людей из дома, — сказал Клим и повернулся, чтобы идти.
— Погодите! — Парень протянул Климу ладонь: — Меня зовут Георгий Купин… или просто Жора. — Он светло улыбнулся. — Нина сама хотела поговорить с вами. Если у вас есть время,
4
Домой ехали на одном извозчике. По дороге Жора рассказал Климу о себе и о Елене и о том, как они познакомились на кладбище на могиле с каменной змеей. Сторож им наврал, что в ней похоронена девушка, проклятая отцом, а на плите описаны ее грехи. Жора и Елена долго разбирали заросшую мхом церковно-славянскую вязь и в конце концов выяснили, что под плитой лежит пехотный бригадир.
Елена уже окончила гимназию в прошлом году, пару месяцев проучилась в восьмом педагогическом классе, но бросила — слишком скучно было.
— Она певица от Бога! Ей в опере надо выступать, — громко восхищался Жора.
Елена краснела:
— Ой, ну перестань! Я тебе как медаль — повесил на грудь и хвастаешь.
— Женщина для того и нужна, чтобы блестела поярче и свидетельствовала о заслугах, — подмигнул ей Жора.
У них все было решено: венчание через год и любовь до гроба.
По словам Жоры, Григорий Платонович Купин приходился им с Ниной родным дядей.
— У него голова — как Государственная дума, — заверил он. — Они с Ниной вдвоем занимаются поместьем и восстанавливают завод в Осинках. После революции мужики хотели отобрать у нас землю; управы на них нет — полиции не существует, а войска всегда принимают сторону крестьян. Нина с ними договорилась: она будет поставлять семена и инвентарь, а по осени сбывать товар — за долю в урожае. Мы, конечно, потеряли в деньгах, но других помещиков просто выгнали из усадеб.
Клим слушал молча. Все это мало вязалось с образом, который он нарисовал себе. Графиня Одинцова была для него как случайно сложившаяся в голове мелодия, которую не очень-то твердо помнишь, но которая безумно нравится.
Он пытался представить Нину в трактире, где за бесконечными чаепитиями, а иногда за стаканом водки помещики продавали купцам сено и пеньку. Ему приходилось там бывать: низкие грязные комнаты в пестрых обоях, липкие столы, потные лица… Приличной женщине туда нельзя было соваться, но, по словам Жоры, Нина торговала вполне успешно. Вероятно, он все слегка преувеличивал из фамильной страсти к хвастовству, но Елена подтверждала его слова:
— Нина у нас очень деловая.
Деловая женщина — это шестипудовая купчиха, у которой над локтями отвисшая кожа, а над губой — черные усы. Такая как гаркнет — у приказчиков картузы с голов сдуваются.
Опять странное, не укладывающееся в голове сочетание — прекрасная дама с бальным веером в руках и… поставки горбыля.
Извозчик завез Жору и Елену на Гребешок.
— Кто написал слова танго, которое вы исполняли? — спросил Клим на прощание.
Жора потупил глаза:
— Я. Не знаю, что на меня нашло… Нина рассказала, что вы приехали из Аргентины… Ну и как-то само собой получилось… Что-то неправильно?
— Все правильно, — отозвался Клим.
Шаришь взглядом, перебираешь лица, фразы, события — находишь мимолетные, одному тебе понятные приметы и маяки: русское танго, брат Нины — поэт, каким-то образом угадавший не факты, а смысл происходящего с тобой… Лотерея «Знаки судьбы», приз, означающий крупный улов…
Словно кто-то подталкивал в спину: «Ну же, иди!» Но как идти, если ты грезил о медали за храбрость и особые заслуги и вдруг выяснил, что у нее есть оборотная, весьма неожиданная сторона?