Аргонавты 98-го года

Сервис Роберт В.

Я был пьян, безнадежно пьян, когда я направлялся к Тиволи.

Глава III

Когда я вышел, шатаясь, из салуна, я находился в особенно возбужденном настроении. Я больше не сознавал щиплющего холода, и мне казалось, что я мог улечься в глубоком снегу так же уютно, как в пуховой постели. Особенно великолепны были огни. Они как будто приветливо подмигивали мне. Они блестели радостной оживленностью. Каким завидным местом был все-таки мир!

Чувствуя в себе кипящий поток красноречия, необычайный ораторский талант, я стремился найти сочувственное ухо.

Граммофоны

ревели во всевозможных тональностях. Бесстыдные женщины подмигивали мне. Заманчивые игорные притоны и кафешантаны манили меня. Город, как гигантский паук, завлекал свою жертву, и жертвой этой, казалось, был я. Тут было множество других людей с алчными глазами, но кто же был здесь тревожнее, алчнее меня? Однако это меня ничуть больше не беспокоило. Греми музыка! Начинайте танцы! Нам дана лишь одна жизнь! А, вот наконец Тиволи! Справа от входа был пышный бар, украшенный полированной медью, гранеными зеркалами и сверкающими разноцветными пирамидами дорогих ликеров. В баре пьянствовали, и лакеи в белых куртках смешивали напитки с мастерской ловкостью. Тут была пестрая толпа. В ней попадались люди в дорогих платьях и тонком белье, люди в синих рубахах и одеревеневшей от грязи одежде, седобородые старики и безбородые юноши. Это была шумная толпа, хохочущая, горланящая, ругающаяся, поющая. Это была пена жизни, совершенно скрывавшая грязный осадок на дне.

Передо мной была двойная колеблющаяся дверь, расписанная белым и золотом. Толкнув ее, я впервые очутился в даусоновском кафешантанном танцевальном зале. Я помню, что был ошеломлен его пышностью, блеском и великолепием. Кто мог бы ожидать, что найдет на этом мрачноликом Севере такое сказочное место? Зал был расписан золотой и белой краской и освещен гроздьями ламп. Повсюду была лепка и нарядные украшения. С каждой стороны, на высоте приблизительно десяти футов, находились на золоченых подпорках маленькие отдельные кабинеты, завешанные драпировками из лилового шелка. В глубине зала была сцена, на которой шло представление.

Я занял место на самом конце зала.

На эстраде, женщина солидной комплекции, распевала резким носовым голосом патетическую балладу. Она пела без выражения, делая руками однообразные движения в такт дыханию. Ее приземистая, расплывчатая фигура выглядела необычайно нелепо в коротком платье. Лицо было очень накрашено, рот широко, добродушно улыбался, а глазки подмигивали публике из-за похожих на щелки век.

–  Замечательно!
–  сказал высокий, похожий на бобовую жердь, человек справа от меня, когда пение окончилось под аплодисменты публики.
–  У нее чувствуется умение в работе.

Он смотрел на меня с доверчивым видом, и его бледно-голубые глаза были полны восторженного восхищения. Потом он сделал нечто, поразившее меня. Он развязал свой мешочек и, запустив в него руку, вытащил большой самородок. Завернув его в бумагу, он поднялся, длинный, сухой, неуклюжий, и, старательно прицелившись, бросил его на сцену.

–  Вот тебе, Лулу, - просвистел он пронзительным голосом.

Певица, направлявшаяся к выходу, обернулась, подняла подарок, и послала своему поклоннику широкую, обнажившую золотые зубы, улыбку и выразительный поцелуй. Когда он уселся, рот его был искривлен от возбуждения, а водянистые голубые глаза сияли от восторга.

–  Клянусь богом, колоссальный талант, не правда ли? Много бутылок вина я откупорил для этой девочки. То-то, должно

быть, обрадуется, когда узнает, что старый Генри в городе. Генри мое имя. Звонкая-Кастрюля-Генри, мое прозвище, и у меня есть участок на Хункере. Много толстых кошельков я перетаскал в город и промотал на эту девчонку, и я вполне уверен, что этот пойдет по той же дорожке. Ладно, говорю я, что же тут удивительного? Приятно провожу время за свои деньги. Когда они уходят, там есть еще куча других в земле. Ног у них нет, не убегут.
–  Он захохотал и взвесил в мозолистой руке свой мешочек. За гелиотроповыми занавесками произошло движение, и лицо Лулу очаровательно заулыбалось ему над плюшевым краем ложи. С новым радостным смехом поклонник пошел к ней.

–  Вот старый дуралей!
–  сказал молодой человек слева от меня.

Он выглядел так, как будто его жилы были переполнены здоровьем; кожа его была чиста, как у девушки, глаза честны и бесстрашны. На нем была непромокайка и меховая шапка с наушниками.

–  Это самый большой олух в стране. Бог отпустил ему мозгов не больше, чем гусю. Все девчонки виснут на нем. Пока он повернется, эта старая летучая мышь там успеет отделать его до чиста. Она освободит его от мешочка, и завтра он отправится на ручей, смеясь и клянясь, что он прекрасно провел время. Это самый покладистый человек на земле.

Юноша остановился, чтобы посмотреть на новую певицу. Возбуждение от ликера улеглось, и от жары и дыма в зале меня стало клонить ко сну. Я успел задремать, когда кто-то тронул меня за плечо. Это был негр-лакей, которого я видел входящим и выходящим из лож, известный под кличкой Черный Принц.

–  Там леди в ложе желает говорить с вами, сэр, - сказал он вежливо.

–  Кто такая?
–  спросил я удивленно.

–  Мисс Лабель, сэр. Мисс Байрди Лабель.

Я был изумлен. Кто в Клондайке не слыхал о Байрди Лабель, старшей из трех сестер, которая вышла замуж за Билля Усмирителя Вод? У меня мелькнула мысль, что она сможет сообщить мне что-нибудь о Берне.

–  Хорошо, - сказал я, - я приду.

Я последовал за ним наверх и через минуту очутился в присутствии знаменитой субретки.

–  Алло, мальчик, - воскликнула она, - садитесь. Я увидела вас в публике и мне понравилось ваше лицо. Как поживаете?

Она протянула унизанную драгоценностями руку. Это была полная приятная блондинка с задорной улыбкой и льняными волосами. Я приказал слуге подать бутылку вина.

–  Я много слышал о вас, - сказал я, нащупывая почву.

–  Да, надеюсь, что так, - ответила она.
–  Большинство знает меня. Это что-то вроде отраженной славы. Я думаю, что если бы не Билль, я бы никогда не попала в свет рампы.

Она задумчиво потягивала свое шампанское.

–  Я приехала сюда в 97-м и встретила тогда Билля. Он был при деньгах, как полагается. Мы быстро сошлись с ним, но он такой дурак, что скоро опротивел мне. Тогда я начала водиться с другим франтом. Тут как раз настал яичный голод. Во всем городе было только девятьсот образчиков куриных произведений и то в одной только лавке. Я пошла купить немного. Боже, как мне хотелось яиц! Я все время мечтала о том, как приготовлю их. Как вдруг предо мной вырастает никто иной, как Билль. Он видит, чего я хочу, и с быстротой молнии покупает весь запас по доллару за штуку. Теперь, говорит он мне, если вы хотите яиц на завтрак, приходите в тот дом, которому вы принадлежите.