Argumentum ad hominem
Шрифт:
На анестезию похоже не было, ни в коем разе: все ощущалось предельно ясно, мозг получал извне всю возможную информацию, только обратная дорога словно исчезла. Растворилась и рассеялась.
Меня снесло на пол, больно стукнув коленями. И положило бы совсем, если бы последним отчаянным усилием не выставил вперед ладони. Но дальше пути не прослеживалось. Никакого и никуда.
— А мальчик-то непослушный. Придется отшлепать.
И она нисколько не пошутила. Правда, на настоящие удары совсем уж точно похоже не было. Скорее, просто что-то вроде спазмов. Зато ощущалось
Финальным аккордом на спину пролился кипяток. Только не как из опрокинутой кастрюли, а впрыском. Очень-очень медленным. И струйки эти, конечно же, вели себя не так, как полагается воде, а выписывали затейливые вензеля по всему телу прежде, чем начать стекать к кончикам пальцев.
— Я могу тебя заставить. Но какой в этом интерес? Прикольнее, когда все делаешь сам. Правда, песик?
Страха не было. Да и боли, как таковой, тоже. В каноническом смысле. Наверное, все по той же причине разорванных дорог. Потому что мозг, силой оторванный от всего, к чему привык с момента зачатия, устал биться в лихорадке поиска решений.
Однажды это закончится. Все равно. Так или иначе.
— Или все-таки придется приказать?
Её голос звучал для меня уже словно из глубокого тумана. Такого густого, что слова вязли в нем слогами. Но этот же туман, мокрый и липкий, одновременно дунул в тело прохладой, освежая, проясняя и…
Я всю жизнь выполняю приказы. Может, больше вовсе ни на что не гожусь, неважно. Но командиров хочу выбирать себе сам. А в их число уж точно не войдет сопливая сонга, готовая упиваться своей властью, пока не захлебнется.
Пока…
Пока?
Пока.
— Захлопнись!
Вряд ли я это крикнул или даже просто сказал. Скорее прошипел. Но песня вздрогнула и оборвалась. Следом захрипела уже девица, оседая на пол и царапая ногтями горло.
Мозг включаться обратно, правда, не поспешил: пробормотал что-то о целесообразности разборки с оставшимися противниками и закачался в гамаке, продолжая наслаждаться остатками тумана. Мол, и без меня разберешься, не маленький.
А я-то как раз… Почти ползунок, бл. Нет, с четверенек не поднимусь, так надежнее. Так точек опоры больше. Да и зачем, собственно, уходить из цоколя?
Кувырок через плечо, полуразворот на спине, пародия на «мулине» ещё плоховато слушающимися ногами — и ближний из гопников уже не рядом и не стоит, а лежит подо мной, получая удар кулаком, на который мне удалось подвесить минимум половину собственной туши. Прямо в кадык, до хруста.
Второй, смуглый, за эти секунды чуть опомнился и начал пятиться, но не успел: я оттолкнулся всеми четырьмя лапами, врезался в него над коленями, перекатился по рухнувшему противнику и ударил, уже не особо целясь, а просто со всей дури. Получилось — в челюсть. Которую свернуло вместе с головой.
Понадобилась ещё минута или две, чтобы свыкнуться с мыслью о необходимости подняться на ноги, хотя против выступали почти все ощущения. Вернее, их неполное присутствие.
Ещё через какое-то время я все-таки перебрался в вертикальное положение.
Она лежала совершенно неподвижно, а живой человек вряд ли способен на такую безмятежность, если пальцы обеих рук воткнуты в горло почти на целую фалангу. Но я все-таки присел на одно колено и пощупал пульс. Потом оттянул правое веко.
Глаз, глядящий в вечность, был почти полностью залит кровью. Изнутри.
Возникшие подозрения неприятно взъерошили волосы на загривке, но от проверки отговаривать не стали, и я раздвинул челюсти сонги, чтобы увидеть ожидаемое, но ни хрена не объяснимое.
Она, в самом деле, захлопнулась. Можно даже сказать, заткнулась. Собственным языком.
Отлично. Просто восхитительно. Теперь, пожалуй, пора и передохнуть, под растерянно-восхищенный присвист Михеля:
— Вот это я понимаю, нижний брейк!
В детстве мама… Женщина, которую я называл «мамой», оценивая результаты моей рассеянности, обычно произносила что-то вроде: «Это непозволительно, Петер». В случае крайней степени учиненных мной неприятностей «непозволительное» становилось ещё и «постыдным». Интересно, какой эпитет она подобрала бы сейчас?
О чем я вообще думал, вернувшись домой, запихав все снятые вещи в машинку и включив одно только замачивание, без стирки? Да не думал вообще. Чувствовал потребность избавиться от грязи как можно скорее, и все. Поэтому после душа сразу отрубился. Чтобы с утра пораньше наткнуться на полную корзину грязного белья, укоризненный взгляд Консуэлы, отматерить самого себя, постирать-таки замоченное, развесить и попробовать доесть поттеровское рагу. Или хотя бы посильно приблизить сей знаменательный момент.
Грязно. Мутно. Вокруг. Внутри. А ещё завывающая Лахудра перед глазами. Как со всем этим теперь разбираться? Да и возможно ли разобраться, в принципе?
Михель сразу сказал, что с полицией встречаться не собирается. Вызывать — тоже. Что понятно, учитывая его побочный заработок и сомнительные, зато весьма близкие знакомства. Если захочу вызвать я, отвечать буду за все единолично. А честные соцработники просто мимо проходили, да. И на минутку отлучились за угол.
Наверное, чисто по-христиански было некрасиво бросать покойников на произвол судьбы и местного населения, но заповеди и проповеди мало занимали меня в тот момент. Потому что на повестке дня стоял один-единственный вопрос: какого хрена и что со мной происходит?
Нет, не в плане трупов. И даже не в количестве. А вот качество…
Вообще, все произошедшее отличнейшим образом подпадало и под самоуправство, и под превышение служебных полномочий. Хотя бы из-за отсутствия у покойников хоть чего-то, похожего на оружие, даже зубочистки завалящей, и той не нашлось. Видимо, покровительство сонги заменяло собой все остальное. К тому же, она могла и этой сладкой парочкой поигрывать. Вряд ли именно так, как продемонстрировала на мне, но… А может даже и так. И у неё явно были свои причины. Плюс смертельная ненависть.