Уверенность моя всегдабыла на высоте:я всё с рожденья про себя,благодаря мечте,легко и сразу понял,и оттого в запоишагал, живя с тобою,собеседник боли.Уверен, что, куда б ни шёл,везде я обретув овраге – маленьком, большом –могильную плиту,и это будет лучший,скорей, счастливый случай,ведь можно сгинуть в луженеблагополучно.Ещё уверенность мояна том всегда стоит,что я останусь в тех краях,где закопал своистаринные печали,в том радостном
начале,когда меня качали,дёргая плечами.С такою верою, с такимсердечным огоньком,я продолжаю ход строкиуспешно и легкои не смотрю на то, чтомне скоро станет точнотак больно и так тошноот последней точки.
«Про случившееся бессмертье…»
Про случившееся бессмертьене словами бы надо – в толкне бери, для чего на светеумираем – я не про то:видно было, что умереть яне сумел, хоть на стол прилёги две ночи храпел – на третью(всю, безвылазно, напролёт)от угла до угла другогобегал, прыгал, потом опять,наступая себе на горло,лёг пластом – не на стол – в кровать:и уж тут-то бессмертье в когтиухватило меня – и с темя живу теперь! – успокойтекто-нибудь моих бывших стерв.
«Много лет на этот сон…»
Много лет на этот сонсвой порыв я тратил –если б думать, если б знать,что приснится мне,ни к чему бы заполнятьребусом тетради,и с луной другие сныподошли б вполне, –нет же, нет же, ворвалосьв голову такое,и с таким теперь с утранадобно вставать,что, пожалуй, и онаникогда в покоеуж не сможет… ах, моямилая кровать!И ещё я попрошуу своей подушки –не прощения, а лишьодобренья в том,что придётся ей однойплакать от удушьяи слезинок накопитьморе, – а потомвсех шакалов, что во снепоявились резво,всех (вы думали – принцесс?)толстозадых жаб, –всех запомнить навсегда,словно интересно,как я мог себя в рукахстолько лет держать.
«Никого не будить…»
Никого не будить –все проснутся и так:невозможно храпеть в это время, –разве только одинтолстощекий простаквсё зевает и думает, верно:– постелите-ка мне,да помягче, кровать,взбейте смело ночную перину:только мне одному –только мне можно спать,что бы совесть не наговорила!
«В рукаве, локтя помимо…»
В рукаве, локтя помимо,и козырных карт,затерялась – как же мило!невозможно как! –то, что, видно, не найти мнеи не жить мне чем, –нечто вроде паутины,но без явных черт.Он, рукав, теперь на полке,где-то там, озяб,про него совсем не помню,и уже не взятьмне его оттуда – в мире,где навернякамы похожи с ним – как мило!невозможно как!
Из книги «Западня»
«Времена смолкают посекундно…»
Времена смолкают посекундно,и часов молитвенная старостьснизошла до жалости, до скукиговорить о вечности устала:«раз» удар – и не было рождений!«два» удар – и все мы не умрём тут!Но зачем вы на меня наделискользкую, нахальную верёвку?
«Не спорьте! Я – Врубель…»
Не спорьте!
Я – Врубель,меня укусили,не помню, пчела или шершень:молитва моя засыпает бессильнои что-то всё шепчет и шепчет.Мы все постепенново тьме потерялись,охота сегодня найтись нам,не стоит же вечноиспытывать радость,строча безответные письма.Я первый желаювот-вот отыскаться,понять наконец-таки, где мы:отсюда не знаю,как выломать карцер –скорее, не Врубель, а демон.Два стука, три хлопа,почти без ума я,и с каждой секундою слепну, –скажите невесточке,бабушке, маме,что пропадом я, что бесследно…Что если услышаткогда-нибудь послезнакомые сердцу молитвы, –пускай затыкаютвсе плачи за пояс,врачуют замками калитку.Не то прилетит он,найдётся, проклятый,души моей сказочный демон,и все у копыт его лягути взмолятся: – что ж ты наделал?
«Если б суметь разделить…»
Если б суметь разделитьэто лицо на частицы:уши на полку метнуть,глазки – в карманы трико… –полно! чего только мнекаждую ночь не приснится! –сердце мой разум поройтак заведёт далеко!Только я уши заткну,только я глазки закрою –сразу же хочется их(это во сне уже) – хрясь –вырвать, как будто нельзясниться чему, бреда кроме,будто я слышать не мог,видеть не мог отродясь.
«Чуда Божьего хотели…»
Чуда Божьего хотели,столько дней мы шли за ним,и нашли не дом, не терем,и не звёздные огни, –так, легко, среди недели,вдруг сама пришла идея –в самом деле, в самом деле! –просто взять и позвонить.Клокотала тихо трубка,рассыпаясь на гудки:мир не помер и не рухнулпод давлением таким, –мы хотели, видно, руганьучинить с тобой, подруга:нахамили зло и грубо,и пропали, дураки.
«За пьяным камнем – куда трезвее…»
За пьяным камнем – куда трезвеевода, текущая в общий хаос:но всё допили детишки, звери –им даром жажда, поди, досталась.«Ты жуй солёный от спирта камень,и будешь вечным себе похмельем» –такие шутки мне отпускали,так издеваться они посмели.Я источил до бессмертья дёсна,и не поможет резины капа,но верю в то, что река найдётся,что будет в глотку бальзамом капать.И весь я в этом умру бальзаме,и утону весь под гадкой щукойс такими ангельскими глазами,как будто тайну свою нащупал.
«Я ночь создаю…»
Я ночь создаюзанавеской под утро:вот сквозь неёи теплынью подуло –слишком прилипчивой,слишком дневной…Значит, не ночь! Значит, не ночь!..
«Будет наш последний дом…»
Будет наш последний домвымощен из капель,переливчат и цветист,как притоки лжи,и такая у крыльцанадпись «не пускайтеникого и никогда!» –век нам сторожить!Но ещё (о том я самдогадался после):крыша намертво зальётнас, когда мы спим,что сказать и не смогу«друг мой, успокойся»в затопляемый пробелмеж влюблённых спин.