«Архангелы»
Шрифт:
— Сегодня тебе не хочется, значит, ты и не пьешь! Ты же исповедовался! Мне жена говорила, что ты был на исповеди! — воскликнул толстый Унгурян.
— Правда? — переспросил Василе Корнян.
— Это такое дело, про которое не спрашивают, — отрезал Прункул.
Принесли заказанные блюда, и все трое с волчьей жадностью набросились на еду. Унгурян алчно глотал куски и с еще большей алчностью смотрел на еду.
Цыган Лэицэ на цыпочках, улыбаясь, подошел к трем хозяевам прииска «Архангелы». Остановившись за спиной у Корняна, он
Трое золотопромышленников разом подняли головы.
— Не сегодня, Лэицэ! Сегодня мы не пируем, — покачал головой Корнян, доставая пухлый черный бумажник. — А это тебе на праздник! — протянул он музыканту сотенную.
— Значит, сразу урожай! — усмехнулся Лэицэ и сунул деньги в карман, вовсе не удивившись оказанной ему чести.
— Пусть его играет, он же музыкант, — проворчал Унгурян. — Небо не треснет из-за его песни.
— Сегодня мы не гуляем, Лэицэ. Сегодня гулять — грех на душу брать, — назидательно повторил Корнян. Цыган пожелал всем счастливых праздников, поклонился и хотел было уйти.
— Погоди, несчастный, — остановил его Унгурян с набитым ртом. — Я тоже хочу тебя поздравить, — и вынул полусотенную.
Не выразив особых чувств, Лэицэ взял и эту бумажку, сунув в карман вслед за первой.
— На второй день пасхи будешь у нас. Не так ли? — спросил Корнян.
— Непременно! Желаю здравствовать! — подтвердил Лэицэ, отходя от стола.
Все это время Прункул искал, искал и никак не мог найти мелких денег. Цыган удалился, и Прункул только усмехнулся ему в спину.
Золотопромышленники пропустили по стаканчику, потом, под непрекращающийся в трактире шум, по второму и по третьему. Наконец явились слуги и доложили, что лошади заложены. Все трое уже опять толковали о своих «Архангелах».
— С годик они еще продержатся, — утверждал Корнян.
— Годик? Все десять! Сам знаешь, золота там невпроворот! — с напором утверждал Унгурян, с трудом ворочая заплетающимся языком.
— Да. Позавчера я сам видел! Жила там богатейшая. Посмотрим, что будет дальше, — хрипел Георге Прункул.
— Да здравствуют «Архангелы», братцы! — встал Василе Корнян и поднял стакан.
— А господина письмоводителя я так сегодня и не видел, — пробурчал Унгурян, тоже поднимаясь. — Он что, не приехал?
— Он обычно после обеда приезжает. Пора бы знать, — отозвался Георге Прункул.
Все трое вышли на улицу. Не одни они собрались домой, — шел уже третий час пополудни. В трактире висел тяжелый дым, на полу валялись раздавленные вонючие окурки. Но и за столами сидело еще немало народу. Кое-кто пел, подперев голову рукой. Музыканты не спускали глаз с четырех парней-рудокопов с «Архангелов». Они пили много и жадно, и по всему было видно, что уходить не собираются.
Площадь почти опустела. Люди разбрелись кто куда. Некоторые засели по питейным заведениям, другие отправились по домам. На дороге можно было видеть и покачивающихся и спотыкающихся.
Вдруг толпа раздалась, люди отхлынули кто вправо, кто влево и, выгибая шеи, раздувая ноздри, мимо них промчалась пара вороных.
— Письмоводитель! Домнул Родян! — восклицали рудокопы.
Молнией промелькнула коляска. Люди едва успевали снять шляпу и поклониться.
— Привет! Привет! Привет! — отрывисто звучал сухой голос великана, развалившегося в коляске. Он даже не поднимал гигантской ладони, покоившейся на коленях, даже не кивал массивной темной головой, придававшей ему сходство с быком. Все заднее сиденье коляски занимал он один, зато на переднем сиденье поместились двое молодых людей. Они-то и поднимали шляпы вместо письмоводителя Родяна.
— Катит, словно Илья-пророк, — бурчал кое-кто из рудокопов.
— Здорово пришлось бы его пообтесать, если б он стал святым. Я Илью-пророка своими глазами видел, так он тощий, как доска! — отозвался какой-то старик.
— Да пропади он пропадом вместе с лошадьми и коляской! — желали письмоводителю другие.
— А эта парочка — вроде бы сынки Прункула и Унгуряна.
— Вроде бы.
Молодые люди и впрямь были сыновьями Прункула и Унгуряна. Студенты университета, они приехали на каникулы. Письмоводитель так и не уговорил своего сына Георге, рано утром приехавшего вместе с этими юношами из столицы, совершить с ним поездку в город. Лошади нетерпеливо рыли копытами землю, кучер недовольно поглядывал то на отца, то на Георге. Молодые Прункул и Унгурян толклись тут же во дворе у письмоводителя.
— Тогда вы поезжайте со мной! — воскликнул раздраженный Родян.
— Мы устали. Грехи наши тяжкие! — завздыхали, отказываясь, молодые люди.
Тогда Иосиф Родян правой рукой обнял одного юношу, левой другого, приподнял и бросил в коляску.
— Погоняй! — бешеным голосом крикнул Родян, прыгая в экипаж.
Коляска тут же исчезла из виду. Во дворе остались Георге Родян и Эленуца.
— Ну, что хорошего из того, что отец силком их увез, — проговорил Георге. — Они и вправду устали. Мы ведь не спали целую ночь.
— Могли бы поспать до утра в X. Все равно сегодня к полудню были бы дома, — возразила Эленуца.
Юноша, очень похожий на сестру, немного помолчал, потом лукаво усмехнулся:
— А ты знаешь, когда мы могли бы приехать домой?
— Когда?
— Гораздо раньше, чем ты. В среду. А торчать целую ночь в X. не было никакого интереса.
— Если вы могли приехать домой в среду, почему же ты так задержался?
— Потому что ездить нужно одному. Спутников моих никакими силами нельзя было вытащить из пивной, пока они не спустили все до копейки.