Архантропы вселенной или Прикосновение к любви
Шрифт:
Сей Моа приподнялся с постели и стал одеваться. Лиза продолжала лежать, глядя на него и рассуждая, что же теперь ей делать и как быть, бросить Сей Моа и вернуться домой, пойти в органы и все рассказать? А как же Сей, а как же те чувства, которые он в ней пробудил?
— Я знаю, что тебе сложно решить, как быть. Прости, я виноват. Но тебе решать, как поступить. Это мое задание, и это моя жизнь, и я не вправе решать за тебя, я только могу просить…
— Молчи, ничего не говори. Я тоже могу читать чужие мысли.
— Мы все разделим пополам, и любовь, и трудности, и надежду на успех… Пошли, впереди много дел…
Часть 2
Беглецы
Глава 1
Где-то западнее Урала за четыре месяца до описываемых ранее событий…
— И все же до чего хороши места. Диву даешься, что в наше время, еще где-то на Земле сохранились такие, можно сказать нетронутые цивилизацией островки природы. Верно, говорю, Илимыч?
— Не знаю, тебе виднее, ты человек городской, столичный, а мы что.
Одно скажу, скоро и это кончится. Еще год-два и хана. И сюда ваша братия потянется. Вон, за прошедшие пять лет-то, сколько мест диких протопано. Кто зачем едет. Кто за этим, как его, слово-то забыл, как называется, язык сломаешь, зик, бик, сик.
— Приключениями?
— Да нет, этим, икс, пикс…
— Экстримом.
— Во, точно. Как ты сказал-то, зикстримом?
— Экстримом.
— Надо же, скока лет живу, а столько новых словом за последний год услыхал, жуть. Целую азбуку составить можно.
— Не ворчи, Илимыч, век нынче такой. Да и потом, на дворе капитализм, новая эпоха.
— Во-во, он самый. Раньше как чуть что, в райком. И пожаловаться можно было и порядку больше, а нынче у кого деньги в кармане, тот и командир.
— Ну и что. Один хрен разница. То начальство командовало, теперь мир капитала. Тебе-то от этого какая разница? Жил не тужил и при социализме, и нынче.
— Не скажи. Раньше я был уважаемый человек, а теперь кто. Нуль. Самый что ни на есть нуль. Работы нету, денег нету, начальства нету. А, что говорить, жизнь хреновая стала для таких как я.
— Это чем же она хреновая? Живешь спокойно. Домик свой, огород, опять же скотина. Рыбка есть, зверь в лесу есть. А главное, никакого тебе начальства. Хочешь, работаешь, хочешь на печи лежишь, да на потолок смотришь.
— А чего я на небе этом увижу-то? Звезды одни, да и те когда туч на небе нету. Нет, порядок должен быть, порядок. А нынче так, одна маета. Порядка кончился. Один начальник наворовал, ушел, стал барыгой. Пришел другой, теперь он ворует. Ждет, когда его спихнут, и он уйдет с деньгами в тень. Откроет лавку, и будет жить, как
— Да и пусть себе живет. Тебе-то что. Он что тебя, данью обложил?
— Нет. Живет, бабла заработает, ресторан или фабрику какую откроет, рабочие места создаст. Сечешь? Польза, какая никакая, а есть.
— Да какая к черту от него польза, ежели он вор в натуре? Самый что ни есть вор.
— А, бесполезно с тобой спорить.
— А ты и не спорь. Какие хошь тут мне песни свои пой, а по мне порядок должен быть и все. Одно скажу, раньше порядку было больше, а сейчас его нету вовсе.
— Не сердись. Главное мы с тобой вот сидим, водочку хорошую вкушаем, рыбку едим, живы и здоровы, и это самое главное. Хоть в этом я прав, как считаешь?
— Насчет этого, я ничего против не имею, — при упоминании о водке, Ионыч оживился и потянулся за бутылкой.
— Вот насчет водки честно скажу, хороша. Скока живу, такую не пил. Небось, на экспорт делают, все по ненашенски написано-то, — он покрутил бутылку в руках и налил в стакан.
— И в бошку-то не ударяет, а почитай все сорок градусов. Че молчишь-то?
— Да я на тебя смотрю. Старый ты стал.
— Ну, старый, что с того? Какой есть.
— Это я так. А водка финская. Специально для тебя купил. А то ведь ты тут, небось, всякую дрянь пьешь, а потом маешься.
— Да я, если честно и не пью особо, слаб стал. Как выпью, кишки болят, работать тяжело, да и в лес не сходишь.
— Чего так?
— Боязно стало. Думаю, плохо станет в лесу, так и до дому не дойду, закачурюсь, а то и вовсе, какая хренотень привидится, не то с пьяна, не то еще с чего. Можно и того, головой тронуться.
— Это как понимать?
— А ладно, это я так, к слову сказал.
— Да ты уж расскажи, коли начал, я ведь как никак не чужой тебе, вроде племянник.
— Племянник! Эка сказанул. Седьмая вода на киселе, а туда же, племянник. Твоя маманька, моему деду, двоюродной племянницей приходится. А уж кем ты мне, это трудно подсчитать.
— Так ведь родственник, или как?
— Родственник, родственник, уговорил. Так говоришь, финская? Вот ведь черти, как делают. Давай родственничек, по чуть-чуть, чтобы нам годков еще много прожить, и не болеть.
— Отличный тост, — Петр взял бутылку, налил себе и Ионычу и, чокнувшись, выпил. Потом отломил кусок жареной рыбы и осторожно, выбирая кости, стал есть.
— А все же ты мне расскажи, чего там с тобой приключилось-то, что ты так в лес стал с опаской ходить?
— Да кто тебе сказал, что с опаской, просто, раз привиделась чертовщина какая, вот и все.
— Вот и расскажи, мне ведь интересно.
— Интересно ему. Ладно, так и быть расскажу. Только ты никому, а то начнут про меня судачить. Языки у народа сам знаешь, любого до могилы довести могут.