Архиепископ Михаил (Мудьюгин) (1912–2000): музыкант, полиглот, инженер и богослов

Костромин Константин

К концу первого года обучения отношения в школе наладились, а Михаил стал даже помогать одноклассникам учить уроки. Более того, его авторитет вырос настолько, что в начале 1927 года он был избран в «исполбюро класса», а осенью стал председателем ШУСа – Школьного ученического совета. Это давало право принимать участие в заседаниях педсовета с правом решающего голоса, чем Михаил активно пользовался, «призывая к принятию самых строгих мер по отношению к хулиганствующим ученикам всех классов второй ступени школы». Уже и здесь будущему архиепископу удалось выступать в защиту веры, вероятно, впервые в жизни. «Мало того, „парламентская деятельность“ не ограничивалась стенами школы: один раз в год проходила в одной из школ районная конференция, в которой принимали участие все ШУСы района в полном составе… Хорошо помню, как на одной из таких конференций я выступал, призывая к отказу от навязывания школьникам антирелигиозной доктрины и призывая к веротерпимости». За церковной политикой будущий архиепископ тогда не следил. Как он рассказал в последний

день своей земной жизни историку С.Л. Фирсову: «Я больше увлекался музыкой. В церковь я, разумеется, ходил, но внутрицерковными событиями интересовался недостаточно».

Поступив в школу, Михаил Мудьюгин не имел возможности столь часто посещать храм, как это было ранее, но зато расширилась география этих посещений. Теперь он бывал, помимо Афонского подворья, также в Троицком соборе Лавры и в снесенных позднее Знаменской церкви напротив Московского вокзала и в греческой церкви св. Димитрия Солунского, на месте которой теперь стоит БКЗ «Октябрьский». Кроме того, по собственному почину, иногда поддерживаемый бабушкой, Михаил начал заниматься игрой на фортепиано. Брат Влади, который помогал Михаилу осваивать программу начальной школы и на семейном совете настаивал на необходимости отдать брата в школу, выступил также с предложением дать ему и музыкальное образование, начав готовить его к поступлению в музыкальный техникум. Вскоре Михаил поступил во 2-й Музыкальный техникум и учился в нем до его закрытия весной 1925 года. Летом на даче преподавателей техникума Михаил познакомился с известным дирижером и педагогом, профессором Ленинградской консерватории и директором Филармонии Николаем Андреевичем Малько, в 1929 году эмигрировавшим из Советского Союза. Благодаря этому знакомству Михаил смог два с половиной года учиться дирижированию на консерваторских занятиях у Малько вместе с Евгением Мравинским, Николаем Рабиновичем, Александром Мелик-Пашаевым и некоторыми другими впоследствии известными дирижерами.

Религиозный интерес однажды привел к событию, сыгравшему важнейшую роль в жизни Михаила Мудьюгина. Вот как вспоминал об этом сам архиепископ Михаил. «В день Святой Троицы весной 1928 года по какому-то маминому поручению я посетил Дом Ленинградской Торговли на улице Желябова… Выйдя из магазина, я обратил внимание на храм, расположенный как раз напротив здания, из которого я вышел. Подойдя вплотную к входным дверям, я прочел оказавшееся за дверным стеклом объявление примерно следующего содержания: „Здесь по воскресеньям и средам в 19 часов совершается евангелическое лютеранское богослужение на русском языке“. Я вошел в храм и сел на одну из задних скамеек… Пастор в черной рясе (потом я узнал, что она называется таляр) стоял лицом к народу и произносил хорошо знакомый мне Символ веры на русском языке. Это был блондин лет тридцати, высокий, с очень неправильными чертами лица, но с глазами воодушевленными и добрыми». Это был пастор Курт Александрович Мусс, организовавший при Петеркирхе, немецкой лютеранской церкви, молодежный кружок для изучения Евангелия. Главная цель этих занятий заключалась в подготовке к конфирмации – первому причастию юношей и девушек лютеранского вероисповедания. Михаил попросился посещать эти занятия, объяснив пастору, что конфирмироваться не собирается. Как владыка Михаил написал в своих воспоминаниях, «я попросил разрешения посещать занятия с чисто познавательными целями, не беря на себя никаких обязательств». Через какое-то время Михаил уже возглавлял на этих встречах группу конфирмантов из шести человек. Помимо занятий пастор Мусс устраивал также молодежные встречи в пригородах Ленинграда и иногда у себя дома. На одной из таких встреч Михаил познакомился со своей будущей супругой – Дагмарой Александровной Шрайбер, которая на некоторых собраниях преподавала арифметику и языки. Группы встречались также и в помещениях кирхи св. Михаила на Васильевском острове.

Летом 1929 года Михаил, только что закончивший школу, и его брат Владимир решили поступать в ВУЗы: брат повторно в Технологический институт, а Михаил на химический факультет Ленинградского университета. Как дети служащих, они должны были сдавать экзамены повышенной сложности. На экзамене по математике попалось задание по комплексным («мнимым») числам, которое Михаил решить не смог, так как это было задание уже по вузовской программе, и потому зачислен не был. Впрочем, эта попытка ознаменовалась важным продолжением. Вот фрагмент воспоминаний владыки Михаила: «Когда вскоре я встречал приехавшего из свадебного путешествия пастора К. Мусса и сообщил ему о своей неудачной попытке поступить в университет, он сказал мне слова, оказавшиеся пророческими, которые я помнил всю жизнь: „Миша, не огорчайся. Твой путь совершенно иной – тебе надо стать священником.

Следственная тюрьма Ленинградского отдела ОГПУ.

Для этого нужно много учиться и, прежде всего, хорошо знать немецкий язык, на котором написана обширная богословская литература Нового времени“. Я не думал, конечно, что этот наш разговор будет последним».

Новый учебный год Михаил начал с кратковременного обучения в I Музыкальном техникуме в классе Марии Николаевны Бариновой. 18 декабря стало известно, что пастор Курт Мусс и другие

члены лютеранской общины арестованы. Правда, это поначалу не повлияло на молодежную группу – желание читать Священное Писание и вести беседы было сильным. Владыка писал, что «молодежь… чувствовала себя напряженно, но наша наивная уверенность в справедливости правосудия доходила до того, что мы собирали подписи под требование освобождения всех невинно заключенных…». Разумеется, это не помогло – тройка ОГПУ приговорила пастора к десяти годам лагерей. Переведенный из Соловецкого лагеря под Мурманск, он был расстрелян в августе 1937 года.

29 января 1930 года была арестована новая партия лютеран, и вместе с ними Михаил Мудьюгин. Воспоминания архиепископа Михаила об аресте (когда он диктовал свои воспоминания, дату ареста он привел почти точно – 25 января) и содержании в тюрьме чрезвычайно добродушны и не отражают в полной мере того страха, который он, несомненно, испытал. Вот как он описал свои чувства в момент ареста: «Не могу сказать, чтобы обыск и арест я воспринимал сколько-нибудь трагически. Жизнь была впереди, страдал я за святое дело, да и о жизни в заключении имел тоже очень смутное представление. Во всяком случае, будущее казалось новинкой, обещало нечто совсем необычное, а для семнадцатилетнего юноши совсем необыкновенное, что было, пожалуй, самое главное. Однако во время обыска я усердно молился и был совершенно уверен в близости Божией». Одновременно с ним была арестована и Дагмара Шрайбер.

Михаил был помещен в камеру предварительного заключения Следственной тюрьмы Ленинградского отдела ОГПУ, которая находилась на Шпалерной улице между Литейным проспектом и проспектом Чернышевского. В переполненной камере будущий архиепископ познакомился с прелатом Станиславом Пржирембелем, Секретарем Апостольского администратора, отсидевшим в начале 1930-х два года на Соловках и затем вывезенным в Польшу. Именно с ним связан тот жизненный урок, о котором владыка любил вспоминать в разговорах с людьми. «Как-то раз я и он оказались в числе немногих, воздержавшихся от прогулки по тюремному двору. Я улегся на своей койке и стал читать потрепанный Новый Завет, ходивший из рук в руки. Вдруг отец Станислав встает со своей койки, прихрамывая, подходит и вполголоса говорит по-немецки: „Эту Книгу надо читать на коленях, а не развалившись на койке“. Конечно, я вскочил и поблагодарил прелата за этот блестящий урок благоговения, с каким подобает христианину обращаться к Слову Божию».

Общаясь с заключенными, некоторые из которых были верующими людьми, Михаил не чувствовал себя одиноким. В тюрьме была отличная библиотека, которой будущий архиепископ активно пользовался. Из прочитанных в заключении книг особенно ему запомнились «Труженики моря» Виктора Гюго. В этой же тюрьме состоялся первый, он же и последний, допрос. Молодой следователь провел допрос совершенно корректно, без грубости, а Михаил «вдохновенно распространялся о деталях, которые считал безразличными для моего собеседника, и был скуп в ответах, которые, как опасался, могли бы кому-нибудь повредить», тем более что следствие тогда еще многого не знало. Заболев в конце февраля и попав в тюремный лазарет, Михаил увидел в окно гулявшую по тюремному двору Дагмару, узнав, таким образом, что и она находится в той же тюрьме. Именно этим моментом впоследствии владыка датировал свою влюбленность, приведшую в конечном итоге к браку. Дагмара, дочь природных немцев, живших в России уже несколько поколений, Александра Августовича и Елизаветы Эмильевны Шрайбер, родилась в 1911 в году Сестрорецке. Семья переселилась в Петроград еще до революции.

В конце весны Михаил Мудьюгин был переведен другую следственную тюрьму, на Нижегородской улице, которая потом была переименована в честь академика Лебедева. Протоиерей Александр Ранне вспоминал свой разговор с владыкой, касавшийся его заключения: участие Михаила в деятельности молодежной общины «послужило поводом к его аресту, и он оказался в „Крестах“. Почему-то владыка был абсолютно уверен, что именно в это время там находилась и Анна Ахматова, хотя никаких свидетельств этому возможному факту до сих пор так и не найдено». Это правда: действительно неизвестно, чтобы Ахматову арестовывали, но тюрьма эта «Крестами» не называлась, хотя ее корпуса и были построены крестообразно, причем эта схема была применена в России впервые.

Условия содержания здесь были заметно строже, чем в тюрьме на Шпалерной, но зато здесь оказалось возможным переписываться с заключенными из других камер. Так, Михаил заочно познакомился с католическим священником отцом Болеславом Юревичем, настоятелем костела Посещения Святой Девы Марии. За несколько дней до освобождения Михаила Мудьюгина из-под стражи отца Болеслава осудили на десять лет лагерей, а в конце срока – в 1937 году – он был расстрелян. Здесь же Михаил в последний раз в жизни увидел и пастора Курта Мусса. 21 октября, в день Рождества Пресвятой Богородицы, Михаил Мудьюгин был освобожден. Перед тем как выпустить его из тюрьмы, ему огласили приговор, вынесенный 17 сентября Тройкой Полномочного Представительства ОГПУ в Ленинградском военном округе. Из текста приговора «я узнал, что мне предстояло трехлетнее заключение в концлагере за совершенное мной преступление, предусмотренное статьей № 58-11, а также статьей № 59 Уголовного кодекса», – вспоминал владыка. Из-за того, что Михаил был арестован до исполнения ему восемнадцати лет (совершеннолетие он встретил в камере), приговор был условным. То же самое произошло и с Дагмарой, которая была выпущена из тюрьмы одновременно с ним.