Архипелаг ГУЛАГ. Книга 2
Шрифт:
Однако чтобы лагеря наши не были похожи на «притоны разврата, общины разбоя, рассадники рецидивистов и проводники безнравственности» (это – о царских тюрьмах), – они были снабжены такой приставкой – Культурно-Воспитательная Часть.
Потому что, как сказал когдатошний глава ГУЛАГа И. Апетер: «Тюремному строительству капиталистических стран пролетариат СССР противопоставляет своё культурное (а не лагерное! – А. С.) строительство…Те учреждения, в которых пролетарское государство осуществляет лишение свободы… можно называть тюрьмами или иным словом – дело не в терминологии. Это те места, где жизнь не убивается, а даёт новые ростки…» [170]
170
От
Не знаю, как кончил Апетер. С большой вероятностью думаю, что вскоре и свернули ему голову в этих самых местах, где жизнь пускает новые ростки. Но дело не в терминологии. А понял читатель, что в лагерях наших было главное? Культурное строительство.
И на всякий спрос орган был создан, размножен, щупальцы его дотягивались до каждого острова. В 20-е годы они назывались ПВЧ (Политико-Воспитательные Части), с 30-х годов КВЧ. Они должны были, в частности, заменить прежних тюремных попов и тюремные богослужения.
Строились они так. Начальник КВЧ был из вольных и с правами помощника начальника лагеря. Он подбирал себе воспитателей (по норме один воспитатель на 250 опекаемых) – обязательно из «близких пролетариату слоёв», стало быть, интеллигенты (мелкая буржуазия) конечно не подходили (да и приличнее было им махать киркою), а набирали в воспитатели воров с двумя-тремя судимостями, ну ещё городских мошенников, растратчиков и растлителей. Вот такой молодой парень, чисто себя содержащий, получивший пяток лет за изнасилование при смягчающих обстоятельствах, сворачивал газетку в трубочку, шёл в барак Пятьдесят Восьмой и проводил с ним беседу: «Роль труда в процессе исправления». Воспитателям особенно хорошо видно эту роль со стороны, потому что сами они «от производственного процесса освобождаются». Из таких же социально-близких создавался актив КВЧ – но активисты от работы не освобождались (они могли только надеяться со временем сшибить кого-нибудь из воспитателей и занять их место; это создавало общую дружелюбную обстановку при КВЧ). Воспитатель с утра должен проводить заключённых на работу, после этого проверить кухню (то есть его хорошо покормят), ну и можно пока идти досыпать к себе в кабинку. Паханов цеплять и трогать ему не надо, ибо, во-первых, это опасно, во-вторых, наступит момент, когда «преступная спайка превратится в производственную», и тогда паханы поведут ударные бригады на штурм. А пока пусть отсыпаются и они после ночной картёжной игры. Но в своей деятельности воспитатель постоянно руководствуется общим положением: что культ воспитработа в лагерях – это не культпросветработа с «несчастненькими», а культурно-производственная работа с остриём (без острия мы никак не можем), направленным против… ну, читатель уже догадался: против Пятьдесят Восьмой. Увы, КВЧ «сама не имеет прав ареста» (да, вот такое ограничение культурных возможностей), «но может просить администрацию» (та не откажет). К тому же воспитатель «систематически представляет отчёты о настроении заключённых». (Имеющий ухо да слышит! Здесь культурно-воспитательная часть деликатно переходит в оперчекистскую, но в инструкциях это не пишется.)
Однако мы видим, что, увлечённые цитированием, мы грамматически сбились на настоящее время. Мы должны огорчить читателя, что речь идёт о конце 20-х – начале 30-х годов, о лучших расцветных годах КВЧ, когда в стране достраивалось безклассовое общество и ещё не было такой ужасной вспышки классовой борьбы, как с момента, когда оно достроилось. В те славные годы КВЧ обрастала ещё многими важными приставками: культсоветами лишённых свободы; культпросветкомиссиями; санбыткомиссиями; штабами ударных бригад; контрольными постами о выполнении промфинплана… Ну да как говорил товарищ Сольц (куратор Беломорканала и председатель комиссии ВЦИК по частным амнистиям): «заключённый и в тюрьме должен жить тем, чем живёт страна». (Злейший враг народа Сольц справедливо покаран пролетарским судом… простите… борец за великое дело товарищ Сольц оклеветан и погиб в годы культа… простите… при наличии незначительного явления культа… [171] )
171
Репрессирован не был. Умер своей смертью в 1945. – Примеч.
И как были многоцветны, как разнообразны формы работы! – как сама жизнь. Организация соревнования. Организация ударничества. Борьба за промфинплан. Борьба за трудовую дисциплину. Штурм по ликвидации прорывов. Культпоходы. Добровольные сборы средств на самолёты. Подписка на займы. Субботники на усиление обороноспособности страны. Разоблачение лжеударников. Беседы с отказчиками. Ликвидация неграмотности (только шли неохотно). Профтехкурсы для лагерников из среды трудящихся (очень пёрли урки учиться на шоферов: свобода!). Да просто увлекательные беседы о неприкосновенности социалистической собственности. Да просто читки газет. Вечера вопросов и ответов. А красные уголки в каждом бараке! Диаграммы выполнения. Цифры заданий! А плакаты какие! Какие лозунги!
В то счастливое время над мрачными просторами и безднами Архипелага реяли Музы – и первая, высшая среди муз – Полигимния, муза гимнов (и лозунгов).
Или:
(Ведь это психологично как! Ведь здесь что? Первое: если забыл о семье – растревожить, напомнить. Второе: если сильно тревожится – успокоить: семья есть, не арестована. А третье: семье ты просто так не нужен, а нужен только через честный лагерный труд.) Наконец:
Ну, кто устоит?
А – драмработа с политически заострённой тематикой (немного от музы Талии)? Например: обслуживание Красного Календаря! Живая газета! Инсценированные агитсуды! Ораторий на тему сентябрьского пленума ЦК 1930 года! Музыкальный скетч «Марш статей Уголовного кодекса» (58-я – хромая Баба-яга)! Как это всё украшало жизнь заключённых, как помогало им тянуться к свету!
А затейники КВЧ! Потом ещё – атеистическая работа! Хоровые и музыкальные кружки (под сенью музы Эвтерпы). Потом эти – агитбригады:
Торопятся враскачкуУдарники за тачками!Ведь какая смелая самокритика! – и ударников не побоялись затронуть! Да достаточно такой агитбригаде приехать на штрафной участок и дать там концерт:
Слушай, Волга-река!Если рядом с зэ-каДнём и ночью на стройке чекисты, —Это значит – рукаУ рабочих крепка,Значит, в ОГПУ – коммунисты! —и сразу же все штрафники, и особенно рецидивисты, бросают карты и просто рвутся на работу!
Бывало и такое мероприятие: группа лучших ударников посещает РУР или ШИЗО и приводит с собой агитбригаду. Сперва ударники всячески укоряют отказчиков, объясняют им выгоды выполнения норм (питание будет лучше). Потом агитбригада поёт:
Всюду бой запылал,И МосволгоканалПобеждает снега и морозы!И совсем откровенно:
Чтобы лучше нам жить,Чтобы есть, чтобы пить —Надо лучше нам землю рыть!И всех желающих приглашают не просто выходить в зону, но – сразу переходить в ударный барак (из штрафного), где их тут же и кормят! Какой успех искусства! (Агитбригады, кроме центральной, сами от работы не освобождаются. Получают лишнюю кашу в день выступления.)
А более тонкие формы работы? Например, «при содействии самих заключённых проводится борьба с уравниловкой в зарплате». Ведь только вдуматься, какой здесь смысл глубокий. Это значит, на бригадном собрании встаёт заключённый и говорит: не давать такому-то полной пайки, он плохо работал, лучше 200 грамм передайте мне!