Архипелаг ГУЛаг
Шрифт:
Другая цепь была - доходиловка, лагерный голод. Хотя именно этот голод порой толкал отчаявшихся людей брести в тайгу в надежде, что там всё же сытей, чем в лагере, но и он же, ослабляя их, не давал сил на дальний рывок, и из-за него же нельзя было собрать запаса пищи в путь.
Еще была цепь - угроза нового срока. Политическим за побег давали новую десятку по 58-й же статье (постепенно нащупано было, что лучше всего тут давать 58-14, контрреволюционный саботаж). Ворам, правда, давали 82-ю статью (чистый побег) и всего два года, но за воровство и грабёж до 1947-го года они тоже не получали больше двух лет, так что величины сравнимые. К тому ж в лагере у них был "дом родной", в лагере они не голодали, не работали -
(Воры очень любят врать о своих никогда не совершенных побегах или совершенные изукрашивать лихо. Расскажут вам, как индия (барак блатных) получила переходной вымпел за лучшую подготовку к зиме - за добротную земляную обсыпку барака, а это, мол, они делали подкоп и землю открыто выкладывали перед начальством. Не верьте!
– и целая "Индия" не побежит, и копать они много не захотят, им надо как-нибудь полегче да попроворней, и начальство не такое уж глупое, чтоб не посмотреть, откуда они землю берут.
– Вор Корзинкин, с десятью судимостями, доверенный у начальника комендант, действительно уходил, хорошо одетый, и за помпрокурора действительно себя выдавал, но он добавит, как ночевал в одной избе с уполномоченным по ловле беглецов (такие есть), и как ночью украл у него форму, оружие, даже собаку - и дальше выдавал себя за оперуполномоченного. Вот это уже всё врет. Блатные в своих фантазиях и рассказах всегда должны быть героичнее, чем они есть.)
Еще держала зэков - не зона, а бесконвойность. Те, кого менее всего охраняли, кто имел эту малую поблажку - пройти на работу и с работы без штыка за спиной, иногда завернуть в вольный посёлок, очень дорожили своим преимуществом. А после побега оно отнималось.
Глухой преградой к побегам была и география Архипелага: эти необозримые пространства снежной или песчаной пустыни, тундры, тайги. Колыма, хотя и не остров, а горше острова: оторванный кусок, куда убежишь с Колымы? Тут бегут только от отчаяния. Когда-то, правда, якуты хорошо относились к заключённым и брались: "Девять солнц - я тебя в Хабаровск отвезу". И отвозили на оленях. Но потом блатари в побегах стали грабить якутов, и якуты переменились к беглецам, выдавали их.
Враждебность окружного населения, подпитываемая властями, стала главной помехой побегам. Власти не скупились награждать поимщиков (это к тому же было и политическим воспитанием). И народности, населявшие места вокруг ГУЛага, постепенно привыкали, что поймать беглеца - это праздник, обогащение, это как добрая охота или как найти небольшой самородок. Тунгусам, комякам, казахам платили мукой, чаем, а где ближе к жилой густоте, заволжским жителям около Буреполомского и Унженского лагерей, платили за каждого пойманного по два пуда муки, по восемь метров мануфактуры и по несколько килограммов селёдки. В военные годы селёдку иначе было и не достать, и местные жители так и прозвали беглецов селёдками. В деревне Шерстки, например, при появлении всякого незнакомого человека ребятишки дружно бежали: "Мама! Селёдка идёт!"
А как - геологи? Эти пионеры северного безлюдья, эти мужественные бородатые сапогатые герои, джеклондоновские сердца? На наших советских геологов беглецу худая надежда, лучше к их костру не подходить. Ленинградский инженер Абросимов, арестованный в потоке "Промпартии" и получивший десятку, бежал из лагеря Нивагрэс в 1933 г. Двадцать один день он пробродил в тайге и вот уж радовался встрече с геологами! А они его вывели в населённый пункт и сдали председателю рабочкома. (Поймешь и геологов: они ведь тоже не в одиночку, они друг от друга боятся
– и их же ночью зарежет?)
Пойманного беглеца, если взяли убитым, можно на несколько суток бросить с гниющим прострелом около лагерной столовой - чтобы заключённые больше ценили свою пустую баланду. Взятого живым можно поставить у вахты и, когда проходит развод, травить собаками. (Собаки, смотря по команде, умеют душить человека, умеют кусать, а умеют только рвать одежду, раздевая догола.) И еще можно написать в Культурно-Воспитательной Части вывеску: "Я бежал, но меня поймали собаки", эту вывеску надеть пойманному на шею и так велеть ходить по лагерю.
А если бить - то уж отбивать почки. Если затягивать руки в наручники, то так, чтоб на всю жизнь в лучезапястных суставах была потеряна чувствительность (Г. Сорокин, Ивдельлаг). Если в карцер сажать, то чтоб уж без туберкулёза он оттуда не вышел. (НыробЛаг, Баранов, побег 1944 года. После побоев конвоя кашлял кровью, через три года отняли левое лёгкое).2
Собственно, избить и убить беглеца - это главная на Архипелаге форма борьбы с побегами.3 И даже если долго нет побегов - их надо иногда выдумывать. На прииске Дебин (Колыма) в 1951 г. разрешили как-то группе зэков пособирать ягод. Трое заблудились - и нет их. Начальник лагеря ст. лейтенант Петр Ломага послал истязателей. Те напустили собак на трёх спящих, потом застрелили их, потом прикладами раскололи головы, обратили их в месиво, так что свешивались нарубку мозги - и в таком виде на телеге доставили в лагерь. Здесь же заменили лошадь четырьмя арестантами, и те тянули телегу мимо строя. "Вот так будет с каждым!" - объявил Ломага.
И кто найдёт в себе отчаяние передо всем этим не дрогнуть?
– и пойти!
– и дойти!
– а дойти-то куда? Там, в конце побега, когда беглец достигнет заветного назначенного места - кто, не побоявшись, его бы встретил, спрятал, переберёг? Только блатных на воле ждет уговоренная малина, а у нас, Пятьдесят Восьмой, такая квартира называется явкой, это почти подпольная организация.
Вот как много заслонов и ям против побега. Но отчаявшееся сердце иногда и не взвешивает. Оно видит: течёт река, по реке плывёт бревно - и прыжок! поплывём! Вячеслав Безродный с лагпункта Ольчан, едва выписанный из больницы, еще совсем слабый, на двух скрепленных брёвнах бежал по реке Индигирке - в Ледовитый океан! Куда? На что надеялся? Уж не то что пойман, а - подобран он был в открытом море, и зимним путём опять возвращен в Ольчан, в ту же больницу.
Не обо всяком, кто не вернулся в лагерь сам, и кого не привели полуживым, не привезли мёртвым, можно сказать, что он ушел. Он может быть только сменил подневольную и растянутую смерть в лагере на свободную смерть зверя в тайге.
Пока беглецы не столько бегут, сколько бредут, и сами же возвращаются, - лагерные оперуполномоченные даже получают от них пользу: они без напряжения мотают им вторые сроки. А если побегов что-то долго нет, то устраивают провокации: какому-нибудь стукачу поручают сколотить группу "на побег" - и всех сажают.
Но человек, пошедший на побег серьёзно, очень скоро становится и страшен. Иные, чтобы сбить собак, зажигали за собой тайгу, и она потом неделями на десятки километров горела.
– В 1949 году на лугу близ Веслянского совхоза задержали беглеца с человеческим мясом в рюкзаке: он убил попавшегося ему на пути бесконвойного художника с пятилетним сроком и обрезал с него мясо, а варить был недосуг.
Весной 1947 г. на Колыме, близ Эльгена, вели колонну зэков два конвоира. И вдруг один зэк, ни с кем не сговариваясь, умело напал на конвоиров, в одиночку, обезоружил и застрелил обоих. (Имя его неизвестно, а оказался он - недавний фронтовой офицер. Редкий и яркий пример фронтовика, не утерявшего мужество в лагере!)