Архипелаг ГУЛаг
Шрифт:
Но всё-таки немножко я туда подобрался. Сперва - Медвежегорск. До сих пор еще - много барачных зданий, от тех времён. И - величественная гостиница с 5-этажной стеклянной башней. Ведь - ворота канала! Ведь здесь будут кишеть гости отечественные и иностранные... Попустовала-попустовала, отдали под интернат.
Дорога к Повенцу. Хилый лес, камни на каждом шагу, валуны.
От Повенца достигаю сразу канала и долго иду вдоль него, трусь поближе к шлюзам, чтоб их посмотреть. Запретные зоны, сонная охрана. Но кое-где хорошо видно. Стенки шлюзов - прежние, из тех самых ряжей, узнаю их по изображениям. А масловские ромбические ворота сменили на металлические и разводят уже не
Но что так тихо? Безлюдье, никакого движения ни на канале, ни в шлюзах. Не копошится нигде обслуга. Не гудят пароходы. Не разводятся ворота. Погожий июньский день, - отчего бы?..
Так прошел я пять шлюзов Повенчанской "лестницы" и после пятого сел на берегу. Изображенный на всех папиросных пачках, так позарез необходимый нашей стране - почему ж ты молчишь. Великий Канал?
Некто в гражданском ко мне подошел, глаза проверяющие. Я простодушно: у кого бы рыбки купить? да как по каналу уехать? Оказался он начальник охраны шлюза. Почему, спрашиваю, нет пассажирского сообщения? Да что ты, удивляется он, разве можно? Да американцы так сразу и попрут. До войны еще было, а после войны - нет.
– Ну, и пусть едут.
– Да разве можно им показывать?!
– А почему вообще не идут никто?
– Идут. Но мало. Видишь, мелкий он, пять метров. Хотели реконструировать, но наверно будут рядом другой строить, сразу хороший.
Эх, начальничек, это мы давно знаем: в 1934 году, только успели все ордена раздать - уже был проект реконструкции. И пункт первый был: углубить канал. А второй: параллельно нынешним шлюзам построить глубоководную нитку океанских. Скоро ношено - слепо рожено. Из-за того-то срока, из-за тех-то норм и наврали глубину, и снизили пропускную способность: какими-то тухтяными кубометрами надо ж было работяг кормить. (Вскоре эту тухту навязали на инженеров: дали им новые десятки.) А 80 километров мурманской железной дороги перенесли, освобождая трассу. Хорошо хоть тачечных колёс не потратили. И - куда что возить? Ну, вот вырубили ближний лес, - теперь откуда возить? Архангельский - в Ленинград? Так его и в Архангельске купят, издавна там иностранцы и покупают. Да полгода канал подо льдом, если не больше. Какая была в нём необходимость? Ах да, военная. Перебрасывать флот.
– Такой мелкий, - жалуется начальник охраны, - даже подводные лодки своим ходом не проходят: на баржи их кладут, тогда перетягивают.
А как насчёт крейсеров?.. О, тиран-отшельник! Ночной безумец! В каком бреду ты это всё выдумал?!
И куда спешил ты, проклятый? Что жгло тебя и кололо - в двадцать месяцев? Ведь эти четверть миллиона могли остаться жить. Ну, эсперантисты тебе в горле стояли, - а крестьянские ребята сколько б тебе наработали! сколько б раз ты еще в атаку их поднял - за родину, за Сталина!
– Дорого обошелся, - говорю я охраннику.
– Зато быстро построили!
– уверенно отвечает он.
На твоих бы косточках!..
В тот день провёл я около канала восемь часов. За это время одна самоходная баржа прошла от Повенца к Сороке и одна, того же типа, от Сороки к Повенцу. Номера у них были разные, и только по номерам я их различил, что эта - не возвращалась. Потому что нагружены они были совершенно одинаково: одинаковыми сосновыми брёвнами, уже лежалыми, годными на дрова.
А вычитая, получим ноль.
И четверть миллиона в уме.
___
А за Беломор-Балтийским шел канал Волга-Москва, сразу все туда поехали и работяги, и начальником лагеря Фирин, и начальником строительства Коган. (Ордена Ленина за Беломор застали их обоих уже там.)
Но этот канал хоть оказался нужен. А все традиции Беломора он славно продолжил и развил,
Вот что было самое тяжелое на каналах: от каждого требовали еще чирикать. Уже в фитилях, надо было изображать общественную жизнь. Коснеющим от голода языком надо было выступать с речами, требуя перевыполнения планов! И выявления вредителей! И наказания враждебной пропаганды, кулацких слухов (все лагерные слухи были кулацкие). И озираться, как бы змеи недоверия не оплели тебя самого на новый срок.
Беря сейчас бесстыдные эти книги, где так гладко и восторженно представлена жизнь обречённых, - почти уже поверить нельзя, что это всерьёз писалось и всерьёз же читалось. (Да осмотрительный Главлит уничтожил тиражи, так что и тут нам достался экземпляр из последних.)
Теперь нашим Виргилием будет прилежный ученик Вышинского И. Л. Авербах.30
Даже ввинчивая простой шуруп, надо вначале проявить старание: не отклонить ось, не вышатнуть шуруп в сторону. А уж когда малость войдёт можно и вторую руку освободить, только вкручивай да посвистывай.
Читаем Вышинского: "Именно благодаря воспитательной задаче наш ИТЛ принципиально противоположен буржуазной тюрьме, где царит голое насилие".31 "В противоположность буржуазным государствам у нас насилие в борьбе с преступностью играет второстепенную роль, а центр тяжести перенесён на организационно-материальные, культурно-просветительные и политико-воспитательные мероприятия".32 (Надо мозги наморщить, чтобы не проронить: вместо палки - шкала пайки плюс агитация.) И вот уже: "...успехи социализма оказывают своё волшебное (! так и вылеплено: волшебное!) влияние и на... борьбу с преступностью"33
Вслед за своим учителем поясняет и Авербах: задача советской исправтрудполитики - "превращение наиболее скверного людского материала (сырье-то помните? насекомых помните?
– А. С.) в полноценных активных сознательных строителей социализма".
Только вот - коэффициентик... четверть миллиона скверного материала легло, 12 с половиною тысяч активных сознательных освобождено досрочно (Беломор)...
Да ведь это, оказывается, еще VIII съезд партии, в 1919 году, когда пылала гражданская война, еще ждали Деникина под Орёл, еще впереди были Кронштадт и Тамбовское восстание, - VIII съезд определил: заменить систему наказаний (то есть вообще никого не наказывать?) - системой воспитания!
"Принудительного" - теперь добавляет Авербах. И риторически (уже припася нам разящий ответ) спрашивает: но КАК же? Как можно переделать сознание в пользу социализма, если оно уже на воле сложилось ему враждебно, а лагерное принуждение ощущается как насилие и может только усилить вражду?
И мы с читателем в тупике: ведь верно?..
Не тут-то было, сейчас он нас ослепит: да производительным осмысленным трудом с высокой целью!
– вот чем будет переделано всякое враждебное или неустойчивое сознание. А для этого, оказывается, нужна: "концентрация работ на гигантских объектах, поражающих воображение своей грандиозностью"! (Ах, вот оно, вот оно зачем Беломор-то, а мы лопухи, ничего не поняли!..) Этим достигается "наглядность, эффективность и пафос строительства". Причем обязательно "работа от ноля до завершения" и "каждый лагерник" (еще сегодня не умерший) "чувствует политический резонанс своего личного труда, зинтересованность всей страны в его работе".