Архипелаг исчезающих островов
Шрифт:
— Пример неудачен, — резко говорит, будто отрубает топором, Вяхирев. — Пример с Землей Тикиген неудачен, — повторяет он. — Вам должно быть известно, что Земля из сказки, передвигающаяся по морю, оказалась в действительности островом Врангеля!
Ого! Наша молодежь стала зубастая, потачки никому не дает!
Население кают-компании увеличилось. За длинным столом, по левую руку от капитана, сидит крепыш сибиряк Пестрых, летчик полярной авиации. В разговоры о гипотетических землях он не встревает, только приглядывается к спорщикам маленькими медвежьими глазками
На шканцах «Пятилетки», прочно закрепленный тросами и прикрытый брезентом, стоит самолет, наше новое ценное приобретение. Уроки прошлой экспедиции не прошли даром. Кроме того, весной, за несколько месяцев до отправления «Пятилетки», советская полярная авиация отлично показала себя при эвакуации челюскинцев. Это было первым массовым применением самолетов в полярных условиях. Вот почему пилот восседает на почетном месте в кают-компании.
Место для якорной стоянки во льдах мы выбирали так же осмотрительно, как и в прошлом году.
Наконец приткнулись к широкому торосистому полю площадью в один квадратный километр. Лед был довольно толстым, по-видимому, многолетним.
Сабиров хвалил льдину.
— Выгодная конфигурация, — говорил он. — Треугольник. Острым углом он будет таранить, расталкивать льды. Дополнительный ледяной форштевень!
Однако выбранное поле было с подвохом. Едва задули ветры северо-восточных румбов, как корабль стал оседать на корму. Это было странно. Тюлин с Сабировым опустились на лед и обошли корабль. Особенно долго пробыли они у форштевня, заглядывая вниз, качали головами. Выяснилось, что под льдиной подсов — вторая косо стоящая льдина, ранее не замеченная. Теперь корабль сидел на ней и раскачивался при подвижках.
Андрей приказал уменьшить дифферент [9] , перебросив грузы с кормы на нос. Корабль выровнялся. Но вечером произошла новая подвижка, и льдина-подсов опять неудачно повернулась.
Я выскочил на палубу. Ее перекосило набок — идти приходилось, держась за переборку. Сабиров, стоявший у кренометра, поднял озабоченное лицо.
— Крен — двадцать градусов!
Следом за мной выбежали Вяхирев и Синицкий, спустя некоторое время — Андрей. Лицо его было еще более серьезно, чем лицо Сабирова.
9
Разность осадки кормы и носа корабля.
— Я из машинного отделения, — сказал он ровным голосом, каким говорил всегда в минуты опасности. — Запасной холодильник дал течь.
Сабиров опрометью кинулся из рубки, я — за ним.
Машинное отделение ярко освещено.
В трагической тишине аварии слышно было только тяжелое дыхание механиков, суетившихся подле крышки холодильника, и тонкое, певучее журчание. Из-за крена отливное отверстие холодильника очутилось под водой,
Спеша, догоняя друг друга, зазвучали удары била о рынду. Тревога! Тревога! Общий аврал! Над головой по трапам и палубе, как дождь, застучали быстрые шаги.
Андрей приказал проверить, хорошо ли закреплены аварийные запасы. Я поспешил наверх.
Крен увеличивался с каждой минутой. Вдобавок палуба обледенела, и ходить по ней стало очень трудно. Льды вокруг были спокойны, но под этим спокойствием таилась угроза. Они медленно кружились как в хороводе. Видимо, льдина, на которую сел дном корабль, тоже двигалась, ерзала вместе с другими льдинами.
Я вернулся вниз.
За те несколько минут, что я пробыл вне машинного отделения, напор воды увеличился. Струи воды, пробиваясь в разрывы в прокладке, били с размаху в противоположную переборку.
Вот где сказался опыт прошлогоднего плавания! Наш коллектив был на редкость сплочен, сбит. Люди работали споро, без суеты, по какому-то наитию, почти без слов понимая Андрея и Тюлина, командовавших авралом. Если существует передача мыслей на расстоянии, то, вероятно, она проявляется именно во время аварий.
Часть команды подтаскивала к холодильнику доски и цемент. Несколько матросов бегом приволокли брандспойт, мгновенно собрали его и протянули шланг за борт. Тотчас же произошла перемена в зловещей какофонии: журчание струй заглушили мощные всхлебы заработавшего брандспойта.
Воду откачивали с яростью. Всех охватило какое-то вдохновение, азарт борьбы со стихией. Никогда моряк не чувствует себя до такой степени связанным со своим кораблем, как в минуты опасности. Каждый понимал, что судьба корабля — это его судьба!
А стрелка кренометра продолжала неудержимо двигаться. Она подходила уже к тридцати.
Вокруг отверстия, куда нахально ломилось Восточно-Сибирское море, сгрудились люди. Одеревеневшими от холода руками они городили, сколачивали доски.
Старший механик, мельком взглянув на выраставшую на глазах опалубку, шагнул к Андрею.
— Есть мыслишка, Андрей Иванович, — сказал он. — Разрешите спуститься с Сабировым за борт. Попробуем заткнуть снаружи эту дыру.
Отверстие к тому времени уже ушло на метр под воду. Смельчаков ждала «ванна» при нулевой температуре. Мало того: льды могли придвинуться к борту вплотную и раздавить их.
Но другого выхода не было.
Механика и старпома поспешно обрядили в водолазные костюмы. Затем механик спустился по штормтрапу за борт. Сабиров нетерпеливо топтался на палубе, ожидая своей очереди.
Задача состояла в том, чтобы ощупью отыскать в борту отверстие, через которое хлестала вода, и заткнуть его паклей, обмазанной тавотом. Это было не гак-то просто. Паклю полагалось подставить как раз под струю воды. Струя сама должна была затянуть ее внутрь.
По прошествии томительной четверти часа из машинного отделения явился гонец. Вода стала поступать медленнее. Стало быть, отверстие удалось закупорить.