Архипелаг
Шрифт:
В одиннадцать утра он идет к кофе-автомату за четвертой чашкой эспрессо. Вот прекрасный кофе, настоящий! Если бы он смог отказаться от кофе, его единственного маниакального пристрастия, остальные проблемы ушли бы сами собой. Он знает, что это — абсолютная истина, и все же жить не может без горькой, горячей, токсичной жидкости. Если бы справился с этим, справился бы и со всем остальным.
Пeтала, как всегда, сидит за стойкой ресепшн, при виде его улыбки ее глаза наполняются любовью. Она, как монашка, не боится показать свою озабоченность. Только она понимает, что с ним происходит.
—
Ах, эта Петала! Ко всем прочим достоинствам она страшно плодовита — пятеро детей! Такая фертильная, что у нее даже очки запотевают, хотя она целый день сидит. После катастрофы она единственная, как верная собака, примчалась, чтобы спасти его.
— Пончик хотите, мистер Уилд?
— Нет, спасибо.
— А пирожок с картошкой?
— Господи, конечно нет.
— А чего хотите тогда?
— Ничего не хочу. Большое спасибо.
Он еще не переварил вчерашние макароны. Он идет в мужской туалет, заходит в кабинку, нависает над писсуаром, считает до десяти. Когда глаза открыты, он видит перед собой крошечных полупрозрачных червячков, плывущих в воздухе; оптические «поплавки», так их называют доктора. Странно следить за ними, как будто наблюдаешь копошение бактерий в чашке Петри. Он закрывает глаза, кладет пальцы на виски. Старается выпрямиться, но паника уже поднимается снизу, от живота к голове, грозит завладеть им. Он хватается за голову, начинает считать.
Дверь в туалет открывается. Гэвин расстегивает молнию и выпускает на белую эмаль писсуара мощный поток шафраново-желтой мочи. О да! Странное это чувство, когда мочишься, этакий притупленный оргазм. Может быть, стоит съехаться с Петалой и ее детьми? Все дети от разных отцов, полных придурков и ничтожеств. А вдруг он смог бы образовать с ней стаю, двойную семью? Или, еще лучше, зажили бы все вместе в его розовом домике? Ему нравится Петала, ее запотевшие очки блестят, на губах всегда порхает улыбка. Пирожок с картошкой? Она могла бы продолжить работу в компании, но жили бы они вместе. Как соседи. Интересно, смогли бы они ужиться?
— Мистер Уилд, это вы?
— А? Что такое?
— Мистер Уилд, что вы там делаете?
Гэвин в панике смотрит на часы. Боже! Внезапное осознание… нет, не может быть! Он снова уснул стоя. Ширинка расстегнута, вялый пенис свисает на штанину. Петала. Он мечтал о ней. А потом…
— Мистер Уилд?
— Да, да, сейчас.
По голосу это вроде Элстон со склада, он хороший человек, не станет болтать.
— Вы в порядке, мистер Уилд?
Он застегивает молнию, открывает дверь кабинки.
— Элстон, спасибо, все хорошо. Я что, храпел?
— Да, мистер Уилд.
— Просто я немного отвлекся… Знаете, как это бывает.
Широкое лицо Элстона выражает изумление.
— Ладно, мне пора! — Гэвин быстро выходит из туалета.
По пути в свой кабинет он просит миссис Сайрус не беспокоить его. На столе скопилась гора бумаг, но он велит ей ни с кем не соединять, разве что в чрезвычайной ситуации. В кабинете он садится за стол и какое-то время сидит неподвижно, пока не проходит чувство унижения от встречи в туалете, а сердце не начинает биться более ритмично. Он беззвучно
Целый день Гэвин прячется в кабинете. Час за часом: руки чешутся, сердце готово выпрыгнуть из груди, в голове туман, только образ «Романи», яхты из холостяцкого прошлого, появляется в его сознании и исчезает как корабль-призрак. Яхта уже год стоит, пришвартованная в яхт-клубе. В конце концов они с напарником приняли решение ее продать. Не осталось времени на глупости: поездки на острова, гонки по волнам, на ночи, проведенные под звездами. Жене не очень-то нравилось ходить под парусом. А потом еще это наводнение… Сейчас бедняжка «Романи», скорее всего, до краев заполнена дождевой водой и сверху донизу облеплена пеликаньим дерьмом.
Гэвин десять раз раскладывает пасьянс «Солитер» онлайн, затем переключается на бридж. Семнадцать раз заходит на «Фейсбук», проверяет, нет ли поблизости ураганов, не залетело ли к ним шальное НЛО, что происходит на Какаду, но потом понимает, что от этих проверок голова кружится еще сильнее. Ровно в 17:00 он выключает компьютер и выходит из офиса, стараясь не смотреть в глаза миссис Сайрус.
* * *
Придя домой, Гэвин какое-то время стоит на лужайке и критическим взором оглядывает окружающие сад розовые стены. Семь футов высотой, с бетонными опорами, по всему периметру укреплены стальными полосами. Эти стены так просто не снесешь. Какого же цвета они были раньше? Он не может вспомнить, потому что по большей части их закрывали покрытые оранжевыми цветками вьющиеся плети и другие кустарники. А сейчас стены конфетно-розовые, как платье принцессы. Это дочка выбрала цвет. Он поднимает голову к небу, принюхивается: в воздухе чувствуется приближение дождя. Небо затянуто грозовыми тучами, они готовы прорваться в любую минуту, и это притом, что сезон дождей кончился больше месяца назад.
— Папа? — Оушен подходит к нему сзади, обнимает за ноги.
— Что, моя ду-ду?
— А можно фрикадельки на ужин?
— Конечно, почему бы и нет.
— А Сюзи будет кушать фрикадельки?
— Думаю, да. Как прошел день в школе?
— Нормально.
Он садится на ступеньку крыльца, сажает ее на колени. Из-за угла появляется собака, подходит к ним, что-то бормочет, валится на бок у его ног.
— А мы в школе сегодня делали масло.
— Правда?
— Да, оно у меня в ранце.
— Покажи!
Она вскакивает, бежит за ранцем, копается внутри, достает маленький контейнер из-под йогурта — действительно, на дне лежит кремообразный плевочек.
— Масло надо держать в холодильнике, — объясняет Оушен.
Гэвин впечатлен. Анчоусы? Масло? Вот оно, платное обучение, не зря он тратит деньги.
— Ну так положи его в холодильник, мы сегодня съедим твое масло на ужин, намажем на хлеб, хорошо? А затем приходи обратно, расскажешь, как вы его делали.
Она вприпрыжку убегает.