Архистратиг Михаил

Вернер Эльза

— Ты ошибаешься, мама! — сказал Рауль. — Меня заставляет подчиняться вовсе не власть дедушки, а его личность. Что-то есть в его взоре, в его голосе, чему я не могу пойти наперекор. Я готов вызвать на бой весь мир, но против деда я бессилен.

— Да, он на славу вышколил тебя! Все это — плоды воспитания, целиком рассчитанного на то, чтобы лишить меня какого-либо влияния и привязать тебя исключительно к нему одному. Тебе импонируют его повелительный тон, его властный взгляд, а я уже давно разглядела под всем этим одно только самодурство, с которым мне приходилось мириться

с первых дней брака. Только не вечно же это продлится..

Гортензия тяжело перевела дух при последних словах. Рауль ничего не ответил; он опустил голову на руки и уткнулся взглядом в пол.

— Я уже писала тебе, что Герта с матерью гостит здесь, — снова начала графиня. — Я была поражена видом Герты: в течение года, который мы не видели ее, она стала безупречной красавицей. Разве ты не находишь этого?

— Да, она очень красива... и очень избалована, капризна! Мне уже вчера пришлось столкнуться с ее капризами!

Гортензия слегка повела плечами.

— Она держит себя, как богатая наследница и единственная дочь бесконечно слабовольной матери, никогда не осмеливавшейся воспротивиться ее воле. Но ты, Рауль, сам обладаешь сильной волей и сумеешь заставить свою будущую жену уважать ее. В этом я не сомневаюсь, и это — как раз тот исключительный случай, когда я совершенно согласна с твоим дедом, желающим впоследствии сосредоточить в одних руках все фамильные владения. Доходы с майората очень умеренны, дедушке завещан только этот охотничий замок, а Герта — единственная наследница всего аллода, и богатая вдовья часть ее матери тоже со временем отойдет к ней. Кроме того, вы оба являетесь последними отпрысками рода Штейнрюков, так что союз между вами понятен сам собой.

— Ну да, если принимать во внимание лишь одни семейные соображения, тогда конечно! Ведь уже поторопились предрешить этот союз, когда мы были еще детьми! — сказал Рауль с горечью, не ускользнувшей от матери.

Она удивленно взглянула на него и промолвила:

— Но мне казалось, что ты имеешь все основания быть довольным таким решением. Даже я довольна, а уж я-то предъявляю к своей будущей невестке наивысшие требования. И до сих пор ты был вполне согласен, что же означает твоя угрюмость теперь? Неужели тебя так расстроили капризы Герты? Я признаю, что вчера она встретила тебя не особенно любезно, но это еще не дает оснований отказываться от руки красавицы и ее состояния!

— Нет, но мне противно уже теперь жертвовать своей свободой.

— Свободой! — горько рассмеялась Гортензия. — Неужели ты и в самом деле решаешься произнести это слово в этом доме? Разве тебе не надоело, что с тобой в двадцать пять лет обращаются как с мальчиком, что тебе задают трепку, если твое поведение не нравится, что об исполнении самого пустячного желания надо сначала покорно просить и смиренно подчиняться, если из высоких сфер последует категорический отказ? Неужели ты можешь хоть на мгновение оттянуть момент наступления полной самостоятельности, которая предоставляется тебе путем этого брака? Уже в будущем году, на основании завещания, опека твоего деда над Гертой кончается, и тогда она, а вместе с нею и ее муж вступают в полные

права. Освободись, Рауль, освободи и себя, и меня!

— Мама! — воскликнул молодой граф, боязливо кивая в сторону двери.

Но взволнованная женщина не обратила внимания на его предупреждение и продолжала с прежней страстностью:

— Да, освободи и меня тоже! Что за жизнь веду я здесь? Вечная борьба и вечное поражение! До сих пор у тебя не было достаточной власти, чтобы защитить меня от вечных оскорблений, но теперь ты будешь обладать ею, стоит тебе только захотеть. Я сбегу к тебе, как только ты станешь на твердую почву!

Рауль резко встал. Страстная, убедительная речь матери не осталась без влияния, было видно, что нарисованная ею картина свободы и самостоятельности произвела глубокое впечатление на молодого человека, только что испытавшего на себе всю тяжесть дедушкиной власти. И все-таки в его колебании ясно отражалась внутренняя борьба.

— Ты права, мама, — проговорил он наконец, — совершенно права, я и не противлюсь... Но если дело должно быть ускорено теперь, как на то похоже, то...

— То ты имеешь все основания радоваться этому! Я не понимаю тебя, Рауль! Уж не связал ли ты себя...

— Нет, нет! — горячо перебил молодой граф, — об этом не может быть никакой речи!

Однако похоже, что его уверения мало успокоили мать. Она хотела продолжить расспросы в этом направлении. Но дверь вдруг резко, хотя и бесшумно, распахнулась, и камеристка графини вбежала, объявив вполголоса:

— Его высокопревосходительство, генерал!

Она не успела отойти от двери, как появился сам Штейнрюк. Он на мгновение остановился на пороге и быстрым, пытливым взглядом окинул мать и сына.

— С каких это пор в нашей семье заведен такой строгий этикет? — спросил он. — Тебе докладывают обо мне, Гортензия?

— Я не понимаю, почему вздумалось Марион... Ведь она знает, что доклад излишен...

— Если только ей не были даны соответствующие инструкции, то, разумеется, излишен! Хотя ее доклад звучал скорее предупреждением!

С этими словами Штейнрюк уселся около Гортензии, ответив на поклон внука лишь небрежным кивком головы. До сих пор мать и сын говорили по-французски, но при появлении генерала перешли на немецкий язык, на котором граф обратился к ним при входе и теперь продолжал:

— Я хотел спросить тебя кое о чем, Гортензия. Мне только что сообщили, что по твоему приказанию приготовляются две комнаты для гостей. Я думал, что мы ограничимся родными и останемся исключительно в семейном кругу. Кого ты пригласила?

— Дело идет об очень кратком визите, папа, — сказала графиня. — Это знакомые, которые в данный момент находятся в Вильдбаде и на обратном пути хотят провести у нас два-три дня. Я получила известие об их прибытии только сегодня утром и сама сообщила бы тебе о гостях.

— Да, но я хотел бы знать, кого именно ты ждешь!

— Анри де Клермона и его сестру...

Ответ был дан не без замешательства, и лицо генерала омрачилось.

— В таком случае я очень сожалею, что ты не предупредила меня заранее об их визите, я не допустил бы его!