Архистратиг Михаил
Шрифт:
— Сколько времени продержат здесь скорый поезд?
— По крайней мере еще час! — ответил тот.
— Хорошо, я к вашим услугам! — сказал Михаилу Рауль. — Но здесь, где посторонние могут слышать каждое слово, мы не можем объясняться!
— Нет, но невдалеке от станции есть гостиница, где нас никто не потревожит.
— Если ваше дело так неотложно — пожалуй! Только попрошу вас — как можно короче, потому что я тороплюсь! — ответил с обычной надменностью граф Рауль.
Они направились к гостинице. Михаил шел за графом, не спуская с него глаз, видимо, крайне пораженный
Они вошли в угрюмую, темную общую комнату гостиницы, где никого не было. Хозяин подбежал к ним, осведомился об их желаниях и сейчас же скрылся опять. Теперь враги остались одни.
Рауль стоял посредине комнаты. Он был смертельно бледен. Его глаза сверкали лихорадочным блеском, и, как он ни старался подавить свое волнение, оно сказывалось в каждом его движении.
— Мне кажется, время и место плохо выбраны для объяснений! — сказал он. — Но пусть так! Во всяком случае нам еще надо посчитаться за ваши разоблачения, сделанные моему дедушке от имени графини Герты. Рано или поздно, но я все равно призвал бы вас к ответу!
— Об этом мы сейчас говорить не будем, — холодно перебил его Михаил. — Мне нужно узнать у вас нечто другое. Вы едете в Страсбург? Что вам там нужно?
— Что это за тон? — крикнул Рауль. — Вы забываете, что говорите с графом Штейнрюком!
— Я говорю с вами от имени генерала Штейнрюка, который послал меня отобрать обратно бумаги, взятые вами!
Граф вздрогнул так, как если бы его поразила молния.
— Бумаги? Дедушка думает, что...
— И он, и я! И мне кажется, что мы имеем право на это. Пожалуйста, без уверток! Я не могу терять много времени и в крайнем случае прибегну к силе. Вы хотите, чтобы дело дошло до этого?
Рауль смотрел на него бессмысленным взглядом. Вдруг он всплеснул руками и простонал:
— Нет, это ужасно...
— Избавьте меня от комедии! — резко оборвал его Михаил. — Меня вам не ввести в обман! Письменный стол генерала взломан, бумаги украдены, и лакей, неожиданно вошедший в кабинет, застал там вора!
Громкий вопль Рауля перебил Михаила. Граф сделал движение, как бы собираясь броситься на Роденберга, но последний отступил на шаг и сказал, положив руку на эфес сабли:
— Сдержитесь, граф Штейнрюк! Вы потеряли право на другое имя!
— Но это ложь! — крикнул Рауль. — Не я, а Анри Клермон...
— Я никогда не сомневался, — сухо перебил его Михаил, — что подстрекателем был Клермон, тем более что я видел, как он крался по парку. Однако без чужой помощи этот француз не мог получить доступ к комнатам генерала!
— Но он имел доступ к моим комнатам! Дедушка всегда был настроен против Анри, в последнее время и мама была вооружена против него, так что я, по просьбе Клермона, дал ему ключ от моих апартаментов, чтобы избегнуть вечного контроля и упреков. Я не подозревал, для какой цели на самом деле ему нужен был ключ!
— Значит, внук графа Штейнрюка сам открыл дверь шпиону? Но как же Клермон добрался до тайника, секрет которого не был известен никому? Как он нашел пружину, без которой нельзя было открыть этот тайник?
— Он хорошо знал мой письменный стол,
— А, вот как? Ну, дальше!
Рауль судорожно стиснул кулаки.
— Роденберг, не перетягивайте струну! Перед вами отчаявшийся, которому теперь все безразлично. Вы должны поверить мне, вы должны снять с моего имени страшное подозрение, явившееся у дедушки, — иначе я не потерплю больше этого тона! Я пришел вчера поздно ночью домой и застал открытой дверь, соединяющую мои комнаты с дедушкиными. Эта дверь всегда заперта, ключи от нее имеются только у нас двоих, так что я не мог не заподозрить неладное. Я пошел в кабинет и застал там человека, называвшего себя до сих пор моим другом...
— За работой! — договорил Михаил. — Значит, вы не помешали его занятию, раз ему удалось довести свое дело до конца?
— Да, когда я вошел, все было уже кончено! В то время как я стоял, совершенно растерянный, подавленный этим потрясающим открытием, в передней послышались шаги. Анри в смертельном ужасе сжал мою руку и заклинал меня спасти его. И я бросился к дверям и помешал лакею войти, заявив, что тут я. Когда же я обернулся, Клермона уже не было, он исчез...
— И вы не бросились за ним, чтобы отнять у него его добычу? Вы не сообщили генералу того, что случилось?
Рауль потупился и еле слышно ответил:
— Он был моим лучшим, близким другом, братом женщины, которую я любил до безумия и в то же время еще считал непричастной к позорному делу Клермона. На следующее утро я отправился к ним, но их уже не было, а через час мне было сделано другое страшное разоблачение... Тогда я уже отбросил всякие посторонние соображения и погнался за ними.
Он замолчал и в полном изнеможении облокотился на стул. Михаил спокойно слушал его, но теперь на его губах сверкнула презрительная усмешка.
— Ну-с, вы кончили? Мое терпение на исходе, я не затем пришел сюда, чтобы слушать сказки. Сейчас же отдайте бумаги, или я употреблю силу!
— Вы не верите мне? — рассердился Рауль. — Все еще не верите?
— Нет, не верю ни единому слову из всех этих хитросплетений! В последний раз говорю — отдайте бумаги, или, клянусь Всемогущим, я оправдаю на деле слова, сказанные мне дедушкой на прощание: «Вырви бумаги у живого или... мертвого!»
Дрожь пробежала по телу графа — вот оно опять — это поразительное сходство! Он знал эти пылающие глаза, этот голос с металлическим оттенком, и ему казалось, будто сам дед произносит ему смертный приговор!
— Тогда исполняйте свое поручение, — глухо сказал он. — Вы убедитесь, по крайней мере, что мертвый не солгал!
Было что-то в тоне его голоса, что убеждало сильнее, чем самые пламенные заверения. И Михаил почувствовал это. Он знал, что у Рауля хватит храбрости и отваги бороться до конца. Поэтому, подойдя к юноше и положив ему на плечо руку, он сказал:
— Граф Рауль Штейнрюк, именем того человека, от которого происходим мы оба, я требую от вас правды: у вас нет бумаг, от которых зависит безопасность нашей армии?