Архистратиг Михаил
Шрифт:
Теперь уже не одно детское упрямство звучало в ее словах. Это «и ты тоже» было произнесено с таким презрением, что Михаил сразу выпустил руку девочки, но в тот же момент выхватил из ее рук цветы.
Герта соскочила с кресла, губы ее задрожали, словно перед взрывом рыданий, но глаза метали гневные молнии.
— Мои цветы! Отдай мне мои цветы! — крикнула она, топая ногами.
В этот момент из кабинета вышел Вольфрам. Должно быть, он был отпущен очень милостиво, так как казался весьма довольным.
— Ну, пойдем домой,
Герте был знаком лесник, который всегда появлялся в замке во время больших охот, и, зная, что он — служащий ее отца, она» сразу поняла, что с его помощью может добиться своего. Поэтому она сейчас же обратилась к нему.
— Я хочу получить мои цветы! — воскликнула она с резкостью избалованного ребенка. — Они — мои, он должен отдать их мне!
— Что за цветы? — спросил Вольфрам. — Эти подснежные розы? Ну, так отдай их ей, Михель! Ведь это — наша маленькая графиня, дочь наших господ!
Девочка с торжествующим видом тряхнула огненными кудрями и опять протянула руку за цветами. Но на этот раз Михаил был настороже и так высоко поднял руку с цветами, что Герта не могла достать их.
— Ну, скоро это будет? — нетерпеливо крикнул лесник. — Опять ты не понимаешь, что тебе толкуют? Ты должен отдать цветы маленькой графинюшке, сейчас же!
— Сейчас же! — повторила Герта, и теперь ее мягкий детский голос звучал резко и повелительно.
Михаил несколько секунд молча смотрел на маленького тирана, а затем неожиданно швырнул цветы в камин.
— Вон! Доставай их оттуда! — и он, повернувшись к ней спиной, вышел из комнаты.
— Ну, уж не поздоровится нынче парню! Дай-ка мне только домой прийти, уж проучу я тебя! — еле сдерживая бешенство, пробормотал Вольфрам, следуя за Михаилом.
Герта осталась одна в комнате. Она неподвижно стояла на месте и большими глазами смотрела вслед уходящим, но тут же спохватилась и быстро подбежала к камину. Пламя уже охватило нежные лепестки цветов, они на мгновение засверкали, словно какие-то сказочные растения, затем свернулись и рассыпались золой.
Сложив руки, девочка смотрела в огонь, мало-помалу ее глаза наполнялись слезами, и когда последний цветок обратился в золу, она вдруг разразилась тихими рыданиями.
* * *
Когда граф Штейнрюк вскоре после этого вошел в комнату, он никого не застал там. Взглянув на часы, он убедился, что пора ехать, и подошел к письменному столу, чтобы прицепить звезду. Футляр лежал на прежнем месте, но звезды там не было: должно быть, камердинер заметил, что ленты не хватает, и взял орден, чтобы исправить недостаток. Штейнрюк дернул за звонок.
— Орден! — приказал он вошедшему камердинеру. — Экипаж подан?
— Точно так, ваше сиятельство, подан! Но орден... ведь вы, ваше сиятельство, изволите сами убирать эти знаки отличия!
— Да, но у звезды не оказалось ленты. Я говорю про большую звезду с бриллиантами! Разве ты не заметил, что лента
Камердинер покачал головой.
— Я и не видал звезды; ведь я входил в комнату только на минутку, чтобы получить приказание вашего сиятельства насчет экипажа.
— И с тех пор ты не заходил в комнату?
— Даже не заглядывал.
— Был здесь кто-нибудь?
— Как же, сын лесника оставался здесь, когда я уходил, и мне кажется, что он был здесь слишком долго один.
В словах камердинера звучало ясно высказанное подозрение, но граф оборвал его резким жестом.
— Чушь! Об этом не может быть и речи! Вспомни, не был ли здесь кто-нибудь?
— Нет, ваше сиятельство, никто даже и в коридор не входил.
— Но спальня... в нее ведет дверь...
— Да, завешенная ковром, но она ведет непосредственно в комнату ее сиятельства вдовствующей графини.
Штейнрюк побледнел, его кулаки невольно сжались, но он всеми силами старался побороть усиливавшееся подозрение.
— Поищи! — приказал он. — Звезда должна найтись под бумагами или книгами, может быть, я сам сунул ее куда-нибудь!
Не дожидаясь помощи слуги, граф сам начал искать. Он знал наверное, что положил звезду в футляр, который оставил открытым, но, несмотря на то, что была поднята каждая бумажка, каждая книга и осмотрен каждый ящик, звезда не нашлась.
— Нет ее, — тихо сказал камердинер, — и если ваше сиятельство оставили ее в открытом футляре, то... остается только одно объяснение!
Штейнрюк ничего не ответил, он уже не сомневался более. Значит, воровство, подлое, низкое воровство! Это переполнило чашу его ненависти и презрения!
Наступило недолгое молчание. Наконец граф спросил:
— Вольфрам еще в замке?
— Я думаю — да, он хотел зайти к кастеляну.
— Тогда позови мне сюда его сына! Но ни слова о происшедшем ни ему, ни леснику. Ты передашь приказание, и только!
Камердинер ушел, и Штейнрюк на мгновение закрыл глаза руками. Это было ужасно! Хотя, с другой стороны, разве так уж необыкновенно для отпрыска подобного рода? Что у Михаила нет ни единой капли крови от матери, это видно уже по наружности, ну, а кровь, которую он унаследовал от отца... она-то и сказалась именно теперь и доказывала, что этого парня по праву надо оттолкнуть.
Когда Михаил вошел в комнату, граф стоял, выпрямившись, и был полон обычной стальной решимости.
— Закрой дверь и подойди сюда! — приказал он.
На этот раз Михаил повиновался, не дожидаясь повторения приказания. Он подошел к графу, а тот впился в него сверкающим взглядом и, показывая на пустой футляр, спросил:
— Знаешь ты это?
Михаил медленно покачал головой: он не мог понять странный вопрос.
— Этот футляр лежал здесь, на письменном столе, — продолжал Штейнрюк, — но он не был пуст, в нем находилась звезда со сверкающими камнями. Ты и ее тоже не видел?