Архив Андрея Ваджры том 2
Шрифт:
Если говорить о его родителях, то, прежде всего, необходимо упомянуть об одной немаловажной особенности, которая в определенной мере объединяла Генриетту и Генриха. Как она, так и он, воспитывались в семьях раввинов. И если у Генриха лишь отец был раввином, то предки Генриетты были раввинами во многих поколениях. Конечно же, влияние на Карла его матери, женщины поглощенной домашним хозяйством и к тому же так толком и не сумевшей овладеть немецким языком (родом она была из Голландии), не шло ни в какое сравнение с влиянием отца, ставшего духовным наставником сына.
Сам Генрих Маркс родился в 1782 году в семье трирского раввина Маркса Леви. И хотя потомство Леви было многочисленным, лишь только двое, Гиршель (так звали до крещения Генриха) и его брат Самуил получили образование.
Когда французская армия вошла в Трир, Гиршелю было 12 лет. С этого момента, его мировоззрение стало формироваться в атмосфере невероятного, для того времени, социально-политического катаклизма. Те изменения, которые происходили в умах рейнских немцев, в значительной степени повлияли и на, ещё податливое, открытое влиянию, сознание еврейского мальчика. То, что на его глазах рухнул, доселе незыблемый мир, а на его месте возник новый, не могло пройти для него бесследно (не удивительно, что впоследствии Генрих так увлёкся Лессингом, Вольтером, Руссо и придерживался либеральных взглядов). Основываясь на вышесказанном, можно предположить, что личные впечатления отца, через его рассказы, вполне могли быть прочувствованны сыном.
О Генрихе Марксе известно очень мало, но уже те крупицы фактического материала, которые можно о нём собрать, дают возможность в общих чертах представить его психологический портрет. Но если сказать лишь только то, что он был умным, мягким, добрым человеком, примерным мужем, любящим отцом, законопослушным гражданином, прекрасным юристом и человеком «прогрессивного мировоззрения», значит, ничего не сказать. В данном, конкретном случае, для анализа, в большей степени важна лишь одна деталь этого портрета – стремление Генриха выйти из той среды, в которой он родился и вырос. Именно это стремление, достигшее своей цели, скорее всего, оказало огромное влияние на Карла и предопределило, в значительной мере, всю его дальнейшую судьбу.
Надо заметить, что Генрих не был одинок в этом стремлении. Конец XVIII и начало XIX века были переломным моментом в исторической судьбе еврейского народа всей Центральной Европы. После того, как монархическая Франция, корчась в кровавых конвульсиях, разродилась революцией 1789 года, и в ноябре 1791 года Людовик XVI утвердил закон Национального собрания отменяющий все постановления направленные против евреев и призывающий их принять гражданскую присягу, процесс разложения еврейских общин пошёл с головокружительной быстротой. Вот что по этому поводу писал своим собратьям некий Бер-Исаак: «И так, наступил день свободы, который разорвал покрывало, покрывавшее нас унижением, нам, наконец, возвратили права, которых нас лишали на протяжении восемнадцати столетий». «…не нарушая верности религии, евреи должны подавить в себе дух сепаратизма и замкнутости и присоединиться к государству, жертвовать ему своей собственностью, а в случае надобности и своею жизнью; таков смысл гражданской присяги; в особенности следует иметь ввиду пробуждение патриотических чувств и воспитание юношества».
В германских же государствах ситуация была несколько иной. Бурные события, происходящие в республиканской Франции, на первых порах совершенно не затронули политику германских государств по отношению к евреям. Но, несмотря на это, процесс их культурной ассимиляции на немецкой почве набирал обороты. То тяжёлое положение, в котором находились германские евреи, заставляло их (в основном образованную верхушку) мало помалу уходить от своих культурных истоков, растворяясь в немецкой культуре. Но со своей стороны, германские правители не очень-то торопились вносить вклад в дело политической эмансипации евреев. Только в начале XIX века начинается долгий этап определённых
Но, тем не менее, маловероятно, что стремление Генриха Маркса покинуть среду еврейской общины, связано только с желанием получить какие-то блага в социальном плане, хотя, судя по всему, его переход из иудаизма в лютеранство напрямую связано с получением поста советника юстиции. Необходимо учитывать и то, что причастность к своей национальной элите, а значит возможность интеллектуального и духовного развития, а так же то хорошее образование, которое он приобрел, дали ему возможность выйти за узкие рамки, которые ограничивали духовный мир еврейского гетто. А в сочетании с желанием занять более достойное место в обществе, это и привело к началу разрыва, продолжением которого стала судьба его сына Карла.
«Я хочу, - писал Генрих, - что бы ты добился […], чего при менее благоприятных обстоятельствах […] не мог достигнуть я. Желаю тебе стать тем, что могло бы получиться из меня, если бы я появился на свет в столь же благоприятных условиях».
3
Бесспорно то, что именно отец Карла сформировал у него отношение к иудаизму, как духовной основе евреев (которое у Карла со временем стало отношением к религии вообще) и к еврейскому торгашеству, как жизненной основе евреев (которое для Карла, впоследствии, вышло за национальные рамки). Стремление отца вырваться из узких рамок довлеющей над ним национальной общины, нашло своё продолжение в сыне, который направил это стремление на весь существующий мир. Именно здесь надо искать первичный психологический импульс, сконцентрировавший всю энергию Карла на создание теории коммунизма.
По сути Карл попадает в парадоксальную ситуацию. С одной стороны (благодаря воспитанию отца) он немец, а с другой (благодаря вольному или невольному напоминанию окружающих людей) он еврей, тот, чьи предки были самым забитым, никчёмным, гонимым, всеми презираемым народом Европы. Судя по всему, образ Германии персонифицируется для Карла в его отце, а образ еврейского народа, в матери (отсюда и его юношеское заикание, ведь мать так толком и не овладела немецким языком, которое очевидно окончательно исчезло лишь после смерти отца, когда Карл занял его символическое место, отождествив себя с Германией). Страх, неосознанное желание убить, любовь и обожание, направленные на фигуру отца, стали теми чувствами, которые он испытывал и по отношению к Германии. А любовь и презрение (смешанные со стыдом и граничащие с ненавистью), направленные на убогую, но желанную фигуру матери, он испытывал и по отношению к еврейскому народу. А в результате всего этого, отношение Карла к миру приобретает определённую амбивалентность чувств, мыслей, желаний.
Более того, вынутый из одной социально-культурной среды и не ставший полноценным членом другой, оказавшись на границе между ними, он становится маргиналом. Но именно маргинальность впоследствии и позволила ему выработать более широкую картину мира, чем та, которая формируется у члена определенной социальной страты или национальной группы. Именно эта картина мира и легла в фундамент его мировоззрения.
4
Необходимо отметить, что отец для Карла был тем человеком, к которому он на протяжении всей своей жизни испытывал любовь, глубокое уважение и, по всей видимости, трепет. Свидетельством этого может служить то, что когда Карл умер, в его кармане была найдена фотография отца. При этом нет ни малейшего сомнения, что именно отец был тем, кто терпеливо и старательно формировал личность Карла. Наверняка, в значительной степени благодаря ему Карл и стал тем Марксом, о котором впоследствии узнал весь мир.