Архив пустоты
Шрифт:
Стащил штаны, рубаху. Навалился сверху на жену. Захотелось поиметь её грубо, жестоко. Не любовью заняться, не сексом даже, а оттрахать, словно силиконовую куклу, какими так любила баловаться внешнемирская элита.
Сэла проснулась, попыталась отстраниться. Зашептала:
– Огней, не нужно так. Это нехорошо, это грязь.
– Грязь?! – Он взревел. – А ты у нас чистенькая вся из себя, да?
– Огней, тише! Ребёнка разбудишь.
Ему было наплевать:
– Мы, значит, грязные, а вы чистые. А для кого мы стараемся? Ты хоть знаешь, кто ваш Улей
– Знаю. Я ведь куратор, обязана знать.
– Что? – На миг Огней протрезвел. – Знаешь о человечине?
– Да. То, что мы творим, – отвратительно. Но если это единственный способ спасти женщин и их детей… Из двух зол приходится выбирать меньшее.
– Вот как ты заговорила! Прав, прав был Брут! А я не понял сразу, не раскусил. Ты хитрая, лживая сука!
– Огней, ребёнок!
Маленький Виктор и в самом деле проснулся, заплакал. Сэла вскочила с кровати, хотела броситься к колыбели. Но Огней не пустил, схватил за руку.
– Думаешь, я поверил, что у тебя с тем копом из «Мегакрута» ничего не было? И с ним, и с другими?! Да ты в сто раз грязнее, чем я! Зачем я тебя привёл! Лучше бы ты сдохла вместе со своими обдолбами, со своим сумасшедшим дедушкой! Ты, а не Марина!
– Огней, перестань! – Сэла тщетно дёргала руку, пытаясь освободиться. – Посмотри, на кого ты похож? Ты пьян. Ты сейчас сам не лучше обдолба.
– Что?!
На секунду багровая муть застелила глаза. А когда схлынула, Сэла уже лежала на полу. Никогда прежде Огней не поднимал руку на женщину, на того, кто слабее. А сейчас хотелось бить, бить и бить. До смерти! Он бы так и сделал, попробуй жена закричать или защититься хотя бы. Но Сэла лежала молча, только смотрела на него снизу вверх.
Корсан взвыл от бессильной злобы и опрометью выскочил из квартиры.
Две с половиной недели Огней старательно избегал встреч с женой, нос не показывал в Улье. Потом не выдержал. Ощущение налипшей на душу грязи усиливалось с каждым новым днём очистки. А ведь избавиться от него так легко. Достаточно коснуться пальцами нежной кожи, вновь уловить аромат…
Они столкнулись в холле гостиницы. Сэла стояла у лестницы, разговаривала с Роем Виеном. Огней открыл рот, собираясь поздороваться, а она его уже заметила, повернулась. И улыбнулась.
– Привет, Огней.
Огромный синяк выцветал у неё вокруг глаза, делая улыбку болезненной, мученической почти. Огнею стало стыдно.
– Привет. Сына зашёл повидать. Он где?
– Дома. С ним Ксения сидит.
Виен насупился, шагнул наперерез.
– Огней Корсан, ты – мерзавец! – бросил в лицо.
Злость вскипела мгновенно, кулаки сжались сами собой.
– Успела наябедничать? Защитничка себе нашла, да?
Инженер был одного роста с Корсаном и, пожалуй, чуть тяжелее. Но в силе, ловкости, умении драться сравниться с ловцом не мог. Огнею захотелось, чтобы Виен бросился на него первым. Тогда уж он отведёт душу!
Но драки не получилось. Сэла стала между мужчинами, оттолкнула инженера:
– Рой, уходи! Завтра договорим. Здесь –
Инженер надул губы, но спорить не стал. Развернулся, пошёл к выходу. А Сэла шагнула к Огнею. Осторожно прикоснулась к руке.
– Хорошо, что ты пришёл. Виктор скучал.
Ни в голосе, ни во взгляде её не было и тени заискивания, страха, робости даже. Радость была.
Огней отвернулся. Пробормотал:
– Я и правда пьяный тогда был, как обдолб. Не знаю, что на меня нашло. Больно я тебя, да?
– Нет. Тебе больнее, я знаю. Боль – это нестрашно. Страшно – когда болеть больше нечему.
В последние дни сентября квантовая лаборатория возобновила работу. Не то чтобы Брут сомневался в выкладках Ирвинга, да и врачи подтверждали: ребёнок Марины Гамильтон родился здоровеньким и физически, и умственно. Однако, как говорится, доверяй, но проверяй. Потому старший куратор приказал отобрать десять «пчеломаток», срок беременности которых приближался к пороговому, и отправить в лабораторию для наблюдений и всесторонних исследований.
Лаборатория работать начала, но возвращать Гамильтону весь прежний персонал Мартин не собирался. Выделил всего двух ассистентов и двух лаборантов: «Управитесь! У меня и так каждый человек на счету». Это при том, что наблюдать за подопытными приходилось круглосуточно.
Ассистенты и лаборанты работали посменно, по двенадцать часов. А сам Гамильтон и вовсе переселился в лабораторию, спал урывками, часами не отрывался от мониторов, сопоставлял массивы чисел, накладывал друг на друга графики, высчитывал корреляцию по сотням параметров. Пытался понять, чем мозг декогерированного отличался от мозга нормального человека. Получалось, ничем, кроме одной «малости». Он не желал работать.
Один за другим активировались сознания не рождённых пока младенцев. Вновь и вновь подтверждали они правоту теории. Мартин Брут был доволен. После каждого сообщения улыбка на его лице делалась шире. Какая разница, почему матери остаются неразумными? Главное, в их чревах растёт поколение настоящих людей. Вот только одной из этих женщин была Марина. Потому Ирвинг разделить радость старшего куратора не мог.
Последний из десяти «подключился» к ноосфере вечером 15 октября. Мартин выслушал доклад, поблагодарил за работу. И объявил исследования квантовиков на этом законченными. Теперь своё слово должны сказать акушеры и педиатры – через два с половиной, три месяца.
В два часа пополуночи Ирвинг позвонил старшему ассистенту Томински.
– Что случилось? – Заспанное лицо Томински с недоумением смотрело с экрана интеркома. – Мы же закончили исследования?
– Завершили работу для старшего куратора. Но не исследования по рекогеренции. Мне нужно, чтобы вы кое на что взглянули, Алекс.
Томински страдальчески наморщил лоб. Бедняге довелось отработать почти полную смену накануне.
– Профессор, отложить нельзя? До утра хотя бы?
– Алекс, вы мне нужны незамедлительно! Слышите? Немедленно.