Архив шевалье
Шрифт:
– То-то же! А то не по-русски получается. Так, Фарид? – Беляев мрачно посмотрел на Мусина, ожидая, что тот разовьет национальную тему. Но тот вызов не принял и, не обращая внимания на беляевский сарказм, развил мысль Минайлова:
– Я согласен с Вадимом. Громыко всегда был хитрее и мудрее всех… Сталинская школа! Раз он за Горбачева, значит, знает, как побеждать! С нами или без нас – но сценарий победы уже написан… А коли так, надо быть в стане победителей…
– …и даже выступить, если дадут такую возможность, – вставил Маршев. – Вот ты, Вадим, – повернулся он к Минайлову. –
– Так, значит?! – перебил его Беляев и насупился. – Сами же в один голос твердите, что он не годится в генсеки, а хотите речью его поддержать! Как это понимать? А где совесть ваша партийная? Где ленинская принципиальность. А?
– Ну, началось! – поморщился Минайлов. – «Ленинская принципиальность»! – передразнил он Беляева. – Какая, к черту, принципиальность? Одного только что схоронили, а Грушин всего на три года младше. Хватит уже мир смешить! Четвертые похороны страна не вынесет… Люди уже не плакать, а смеяться станут!
Беляев насупился и вдруг грохнул кулаком по столу так, что почти полная рюмка Минайлова подпрыгнула и большая часть янтарной жидкости выплеснулась ему на брюки.
– А брюки мои при чем, Борис?! Чего ты буйствуешь? Хочешь – тащи своего Грушина! А нас уволь. Мне еще область подымать. А для этого деньги нужны. Я готов хоть за черта лысого проголосовать, лишь бы дали…
– Точно, что за лысого! Да за деньги… – отозвался Беляев и вдруг истерично заорал: – А ну валите отсюда, трусы! Лизоблюды! – Он рванул на себя скатерть, которой был накрыт стол. Посуда и закуска с грохотом полетели на пол.
В дверях номера тут же возник рослый перепуганный человек в штатском и кинулся к Беляеву:
– Что случилось, Борис Нодарьевич?
– Все вон! – бушевал Беляев. – И ты тоже, опричник хренов! – Он сделал шаг в сторону растерявшегося помощника, отчего тот неожиданно ловко для своей нешуточной комплекции отскочил назад за дверь. – Родину продаете! – вращал Беляев глазами. – Партию! Народ свой!! Ленина!!!
Мусин, никак не реагируя на беляевскую истерику, молча поднял с пола бутылку коньяка, взял свою рюмку и, посмотрев на свет, плеснул в нее немного напитка. Потом процедил сквозь зубы:
– Что «Наполеон», что молдавский – все одно меру надо знать. Пошли, мужики. А ты проспись, Борис. Эк тебя колбасит! Сердце побереги! – Мусин усмехнулся. – А то не дотянешь до той светлой поры, когда тебя на Москву призовут. Здоровья не хватит…
Он мелкими глотками опустошил рюмку и направился к выходу. За ним двинулись остальные…
Спустя пятнадцать минут в номере Беляева загрохотал телефон правительственной связи. Беляев, который вдруг посвежел лицом и выглядел абсолютно трезвым, бросил помощнику:
– Послушай!
Тот снял трубку и тут же, закрыв ее рукой, прошептал:
– Грушин…
Беляев легко поднялся с кресла и подошел к телефону.
– Все слышали, Виктор Иванович? – спросил он не здороваясь и, дождавшись ответа, добавил: – Да, хорошая штучка, раз вы все в деталях знаете. Теперь без вашего строгого ока и в туалет не сходишь! Да уж! Перестарался, говорите? В каком смысле?…Ну должен же я их был как-то вытянуть на откровенный
Беляев положил трубку и бросил куда-то в пространство:
– Нашел дурака! – Он повернулся, отыскал глазами помощника и буркнул: – Соедини-ка меня с Горбачевым!
Беляев в задумчивости ходил за спиной помощника, пока тот не протянул ему трубку:
– Горбачев…
– Михаил Семенович! Это Беляев. Все как договаривались. Сначала, как вы и предполагали, упрямились, но потом согласились с моими аргументами. Да, все трое! Кто дольше других? Мусин! Как вы и предполагали! Этот, конечно, сопротивлялся. Он, помимо Грушина, еще Никонова предлагал. Ну да, Никонова! Земляк, говорит! Но я его тоже убедил. Что? Это вам решать, Михаил Семенович! Предложите – возьмусь за Москву! До завтра! Спасибо за доверие.
Беляев опустился в кресло и крикнул помощнику.
– Саша, меня нет! Будет звонить Грушин – не соединяй! Этих долбаё… тоже не пускай! Скажи, выпил лишнего. Спит, мол…
Десять минут спустя… Горбачев и Грушин
Виктор Иванович Грушин вторично звонить Беляеву не собирался. Помощник, проработавший с ним много лет, привычно подал ему тяжелое пальто из толстого драпа. Виктор Иванович несколько раз обмотал вокруг шеи мохеровый шарф, на голову надел каракулевый «пирожок» – теплую шапку, по форме напоминающую солдатскую пилотку. Помощник заботливо поправил начальнику шарф и бросил охранникам:
– Смотрите, чтобы Виктор Иванович ноги не промочил!
В сопровождении охранников Грушин вышел из здания Московского горкома на скудно освещенную Старую площадь и медленно двинулся в сторону площади Дзержинского. Зрелище это было, прямо скажем, необычное: тихо бредущий по улице всемогущий первый секретарь Московского горкома, прикрывающий лицо ладонью от пронизывающего холодного ветра.
Идти было всего метров триста. Грушин не спеша вошел в центральный подъезд здания ЦК КПСС, миновал удивленную охрану, с которой кинулись объясняться сопровождавшие его парни в штатском, и, к еще большему удивлению всех, тихо сказал:
– Дальше не надо со мной. Я сам тут разберусь…
Он поднялся на лифте на пятый этаж. Дежурный офицер узнал его и козырнул. В сторону пустующего кабинета скончавшегося генсека Грушин не пошел, а повернул в противоположную сторону. За поворотом, возле еще одного поста, его ждал невысокий человек в очках, который первым протянул Грушину руку и сказал:
– Михаил Семенович уже ждет вас!
– Здравствуйте, Валерий Иванович! – отозвался Грушин, стягивая перчатку и пожимая протянутую руку. – Похвально, что вы сегодня здесь, рядом с Михаилом Семеновичем. Он нуждается в нашей поддержке…