Архив Троцкого (Том 2)

Фельштинский Юрий Георгиевич

но это может дать много, но сам не совсем хорошо представляю себе политический эффект этого дела. Если почему-либо директива об этом дана без Вашего ведома, подумайте и, если Вы против, телеграфируйте немедленно.

Теперь о прочих делах. Позицию, занятую Вами по отношению к организационным мероприятиям немцев, считаю абсолютно неправильной. Мы обожглись на Альт[оне]193 и перегибаем палку в другую сторону. Постановка вопроса в директивах и в письмах к конгрессу Л [енин] б [унда] (я исхожу из того, что они писаны Вами) совершенно правильна, поскольку дело идет о второй партии. Но толковать эту постановку распространительно и выдвигать ее против всяких организационных оформлений значит толкать то, что есть, на распад. Я хорошо видел, как они таяли, потому что они были неоформлены. Фракция тоже, как Вам известно,

мало выигрывает от недостаточного внимания к организационным вопросам. На такой же путь, как и немцы, стал, как Вам, вероятно, известно, и Тр[эн], который организовал комитет по восстановлению.

Другое дело -- тактика. Против выставленных списков надо возражать категорически: это воспроизводит в расширенном виде альт[онскую] ошибку и может привести к очень вредным последствиям. Я думаю, что если бы мы заняли правильную позицию, и одобрили организационные шаги, нам легко удалось бы добиться их отказа от выставленных] списков или, вернее, разговоров об этом. Я думаю, что в конечном счете они списков не выставят, а лишь оскандалят себя угрозами.

Что, кстати, означает выступление Радека194? Если это -- шаг к отходу от нас, то это -- вредная анархическая выходка. Несмотря на мое отношение к немцам, которое Вам известно, я не думаю, чтобы было умно рвать с ними теперь. Как бы то ни было, немцы представляют собой единственную заграничную группу, которая в членораздельной и политически грамотной форме продолжает отстаивать наши основные политические взгляды и дает в основном правильную оценку происходящего в СССР. Они ругали нас, Заявление 121-го195. Я не знаю, что они тогда писали (я не имею этих номеров), но по существу они ругали поделом: теперь мне кажется бесспорным, что этого заявления подавать не надо было.

Единственно, что нас отделяет от них по существу теперь, это -- их пассивная поддержка шарлатанства насчет троцкизма, но это видно только для весьма искушенных людей. Я имел по этому поводу переписку с М [асловым] и поставил перед ним вопрос довольно резко. Он ответил примерно следующее: он считает Вашу дореволюционную позицию меньшевистской; считает, что мы в 1923 г. были правы только частично в одном вопросе -- во внешней характеристике партрежима, хотя не поняли его социального смысла; но он не видит, какое это имеет касательство к современным отношениям. Он считает, что наша тактика была неправильная (в этом

он не столь уж неправ), но политических разногласий у него нет. Ему я ответил письмом, в котором пытался доказать, что "троцкизм" будет элементом разложения всех оппозиционных групп, которые не выступят решительно против этого шарлатанства (кстати, свежий пример мы уже, кажется, имеем на группе Сюзанны)1%; но мы должны помнить, что среди того моря клеветы и вражды, которое создано вокруг нас, нам не следует швыряться людьми, которые нас поддерживают, хотя бы они не на все 100% были нашими.

То же относится и к Трэну. Возможно, что теперь дела немного сдвинутся во Франции. Опираясь на [группу] "Прот[ив] теч[ения]", надо привлечь и Тр[эна] и Сув[арина] -- последний все-таки наш. Он пал жертвой нашей слишком большой лояльности по отношению к нашим дорогим союзникам. Теперь надо эту ошибку исправить: при всех своих ошибках он, как революционер, все еще на десять голов выше и Сюз[анн] и тех проходимцев и болтунов, которые стоят во главе к[ом]п[артии]. В его ошибках больше виноваты мы, которые бросили его, чем он. При том влиянии, которое Вы имеете на него, его можно вернуть в наше русло, и он нам еще нужен будет: он будет из тех, которые останутся с нами и тогда, когда еще многие из наших, которых мы считаем очень близкими, уйдут от нас,-- а дело как будто идет к этому.

В связи с этим -- несколько слов про домо суа19'. Несмотря на то, что мы разбиты, мы идейно победили. Но эта наша победа при современных условиях превращается в источник разложения в наших рядах. Повторяется то, что уже было раз, примерно зимой 1924 -- 1925 гг., когда многим казалось, что разногласия по существу изжиты и что оставаться в оппозиции теряет смысл, что нельзя оставаться "против партии" по личным связям, симпатиям или из упрямства. Многие уходят потому, что искренне убеждены в этом; многие -- потому, что это дает им видимость самооправдания или просто приличный идейный повод для возвращения своего положения. А этот развал

в нашей среде может иметь весьма печальные последствия. Возможны, очевидно, два положения: либо в момент обострения положения (а это, вероятно, будет осенью) Ст[алин] капитулирует перед правыми и резко заберет вправо. Тогда часть вернется к нам; другая часть будет продолжать катиться и растворится в общей массе.

Я, однако, считаю более вероятным другое -- что Ст[алин] захочет покончить с правыми и вынужден будет продолжать левую линию, тем более, что теперь уже для всякого слепого ясно, что по нашему пути лежит выход. Но в этих условиях Ст[алин] вынужден будет искать поддержки слева. Если мы сохранимся к тому времени как политическая группировка, мы можем еще сыграть свою роль и политически ожить. Если же к тому времени наши основные кадры капитулируют, то Ст[алин] предпочтет опереться на них в проведении левого курса. Эти люди, которые все-таки проходили школу оппозиции (некоторые даже и в качест

ве учителей), будут поставлять идеологию, Ст[алин] будет иметь лавры, а Вы с небольшой кучкой верных людей будете окончательно уничтожены.

Если мы хотим обеспечить левый курс и не отрезать себе окончательно пути для возвращения на политическую арену, нам нужно во что бы то ни стало задержать развал. Надо дать людям перспективу; если ее пока нет, надо ее выдумать, чтобы хотя бы до осени удержать кадры. Этот развал в малом масштабе я наблюдаю и здесь. Нас здесь было четверо: один капитулировал сразу после съезда, второй -- на днях, остались мы вдвоем с нашим общим другом П-м; в последнее время и он не выдержал; он отказался вести какую бы то ни было работу потому, что не хочет вести борьбу против партии и в такой момент, когда она проводит нашу линию. Он еще не капитулировал, но уже ведет какую-то двойную игру.

Это связано с нашим партийным положением. После съезда нам предложили подать заявление. Я исходил из того, что нам нужно удержаться в партии, и мы написали общее заявление в духе заявления 121 (нам это позволительно). Мы расписали, что у нас нет программных разногласий и осудили фракционную работу, но оговорили, что мы считаем неправильным исключение оппозиции из партии. Так как наше парт[ийное] начальство состоит из обывателей, которые хотят, чтобы в их хозяйстве все было без скандалов, удовлетворились. Но когда дело дошло до Москвы, они получили нагоняй. Сам Яр[ославский] написал письмо и предложил потребовать от нас -- в качестве минимального условия -снятия пункта о несогласии с исключением и осуждения так называемых директив. Особенно настаивали на втором. Я заявил, что по первому пункту я продолжаю оставаться на своей точке зрения, а по второму, что -- хотя против фракционной работы, но так как директивы являются прямым следствием определенных методов борьбы с оппозицией, то, осудив директивы, я тем самым косвенно одобрил бы не только исключение из партии, но и ссылки и аресты. Позиция, конечно, весьма слабая, и нас бюро исключило. Насколько я понимаю, некоторые идут на подачу таких заявлений, какое требовалось от нас. Я не знаю конкретной обстановки на месте и не могу судить о том, насколько это правильно, но для себя я считаю это неприемлемым. На заседание ячейки я явился и был исключен. П. не пришел тогда и теперь его почему-то пока не трогают. Не знаю -- давал ли он какие-нибудь авансы или нет. Ближайшие дни покажут это. Мне он заявил, что требуемого заявления не подаст пока, но он сделает это, если убедится, что левый курс взят серьезно. Так как пока дело ограничивается тем, что он только отказался работать, хотя он и раньше делал это неохотно, то распространяться о нем пока не нужно. Я убедил его написать Вам письмо с изложением своей точки зрения. Прочитаете -- решите.

Еще несколько слов обо мне. Возможно, что в связи с исключением мне скоро будет предложено поехать домой. Здесь снова вста

ет вопрос о предложении, которое мне было сделано от Вашего имени. Обдумайте снова этот вопрос. Если даже решить, что мне нужно пожертвовать для дела собой, то нужно ли это на нынешней стадии для дела? Так как мы с Вами являемся теперь полными антиподами -- в географическом смысле этого слова, -- то я при лучших условиях смогу получить ответ лишь месяца через два. Поэтому прошу Вас постараться ответить сейчас же по получении. Жму руку. Желаю бодрости и здоровья. Я, как никогда, бодр и уверен в нашей правоте.