Архив
Шрифт:
По радио вдруг вспомнили о полководце Суворове, жаль прослушал, что именно.
XXXVII
Вскоре с сельхозработ вернулась Надя. Она загорела и повзрослела. Суворов невольно обратил внимание, как ревниво перехватила Ирина Аркадьевна их встретившиеся после долгой разлуки взгляды. Во взгляде Нади Георгий Николаевич увидел глубокое чувство, а в глазах Ирины Аркадьевны то, чего боялся увидеть больше всего, – отчаяние преданной любимым человеком женщины. О своем взгляде он ничего не знал, так как находился в страшном смятении.
– Ну что? – спросила Ирина Аркадьевна, когда они с Суворовым остались одни. – Сегодня
Накануне они весь вечер обсуждали, как и когда провести свадьбу, чтобы не возбуждать лишних разговоров в годину страданий.
– Конечно же, здесь, не в ресторан же идти, – категорически заключил Суворов, хотя Ирина Аркадьевна, разумеется, не того хотела для своей дочери. Но тут Георгий Николаевич был непреклонен, и она не стала настаивать на ресторане, всевозможных изысках и помпе. Была категорична лишь в одном: молодожены прямо со свадьбы должны отправиться в свадебное путешествие.
– Помилуйте, Ирина Аркадьевна! – воскликнул Суворов. – Да кто ж нынче разъезжает по свадебным путешествиям?
– Куда-нибудь в деревню. Дома отдыха-то еще работают?
– Исключено.
– Тогда отправьте куда-либо меня. Хоть в могилу, – прошептала она.
Суворов расслышал и потер себе лоб.
– Хорошо. Свадьбу назначим на пятнадцатое сентября, на день отъезда в экспедицию. Отсюда прямо в тайгу. На две недели. Не Венеция, ну да что поделать. Во всяком случае, комаров не будет. Уже хорошо. А что?
– Прекрасно, – согласилась Ирина Аркадьевна. У нее не было сил обсуждать больше никакие варианты. «В тайгу так в тайгу – только чтоб врозь!»
Обсудили платье, гостей (не больше двадцати человек), меню, не ясно было со свидетелями. И, понятно, надо было сделать Наде еще и официальное предложение.
– Сегодня, – кивнул головой Суворов.
Ирина Аркадьевна ушла к Наде. Та приводила себя в порядок к праздничному ужину, который приготовила к ее приезду мать. Георгий Николаевич переоделся. В прежние годы он возвращался из летних экспедиций огрубевшим и загоревшим до черноты, но сейчас был бледен и не по годам тонок. Летние хлопоты, связанные с эвакуацией московской кафедры, порядком вымотали его. На все просьбы направить его на фронт ответили отказом, а в последний раз решительно запретили даже думать об этом. «Может, оно и лучше, что свадьба. Значит, судьба. У мужиков, видать, у всех одна судьба: не война, так женитьба».
Пожалуйста, подождите
А вот к Инессе Рембо отнеслись с большим пониманием и, несмотря на протесты Караваева, уважили ее просьбу и направили как переводчицу в спецшколу в Поволжье.
Суворов поправил цветы в вазе, подошел к зеркалу, заметил в височках несколько седых волос, вздохнул и сел на диван. «Седина в голову, бес в ребро», – повторял он, рассеянно глядя на дверь комнаты, за которой готовилась к выходу замуж его будущая жена Надежда Алексеевна, Надин. Он прозевал их выход. Устав ждать, он встал и прошел в кабинет, а когда вернулся в гостиную, посреди комнаты стояли Ирина Аркадьевна и Надя. Суворову показалось, что он вновь окунулся в годы юности, когда на женщинах были роскошные платья, изысканные украшения, когда от них тонко слышался аромат духов, когда их очи таили волшебную глубину, а их пленительные белые руки, казалось, могли удержать от войны весь мир; в те невозвратные годы, когда у самого на сердце от иллюзии вечности прекрасного были одновременно печаль и восторг. Суворов подошел к женщинам, поцеловал руку Ирине Аркадьевне, потом Наде, церемонно пригласил их к столу. Подвинул стулья за дамами, открыл шампанское, разлил по бокалам.
– Дорогая Ирина Аркадьевна. Прошу руки вашей дочери Надежды Алексеевны, – ровным голосом произнес
Ирина Аркадьевна, два раза кивнув головой и, не в силах вымолвить ни слова, со страхом (и надеждой) глядела на дочь. Та молчала и смотрела в стол. Казалось, она молится.
– Я благодарна судьбе, Георгий Николаевич, – наконец сказала Надя. – Я рада ответить вам моим согласием, Георгий.
«Вот и всё», – подумал Суворов. На лице Ирины Аркадьевны было торжество и страдание, но это уже не так трогало его, как пять минут назад. Суворов поцеловал будущей теще и невесте руки и сел на стул. Ему казалось, что он свалил с плеч груз, который тащил на себе всю жизнь. Груз, который был отнюдь не легче всей его работы, архива, того внутреннего беспокойства и несогласия с миром, не оставлявших его ни на минуту с того далекого двадцать первого года.
Пять минут назад ему казалось, что он дерево, которое без его согласия пересадили на новое место, в котором у него не хватает сил на полноценную жизнь, но сейчас он понял, что эта полноценная истинная только жизнь началась. «Как же так, – впервые за двадцать лет подумал он, – я столько времени жил один, без семьи, и ради чего?»
Суворов взглянул на недоступную навсегда Ирину Аркадьевну – она была прекрасна!
Спустя месяц сыграли свадьбу, скромную, но очень милую. Была вся кафедра и несколько человек от руководства института. Закуски и торт заказали в ресторане, а фирменные блюда приготовила тетя Глаша. Ей помогала Ирина Аркадьевна. Мясо по-фламандски имело несомненный успех. Лишь Суворов не притронулся к блюду. Прямо из-за стола молодожены и те сотрудники, что ехали в экспедицию, направились на железнодорожный вокзал.
Гости разошлись. Ирина Аркадьевна стала наводить порядок и была рада, что тетя Глаша осталась на ночь и помогает ей убирать со стола и мыть посуду.
Когда вернулись из экспедиции, жизнь пошла своим чередом. У Нади начались занятия, Георгий Николаевич с головой ушел в работу, и только Ирине Аркадьевне жизнь не обещала ничего нового впереди. Перед Новым годом она почувствовала себя неважно и слегла. Тихо отпраздновали Новый год, началась сессия. Прошла и она. Приближалась весна, но в доме Суворовых было безрадостно. Ирина Аркадьевна была плоха. Это было ясно и без врачей. Что-то роковое было в ее болезни. Она не сопротивлялась ей и ждала, когда всё наконец разрешится. Она чувствовала страшную усталость и опустошенность. Душевного спокойствия, которое она надеялась получить от замужества дочери, не получилось. Мало того, всё сильнее мучили сомнения, правильно ли она поступила, пожертвовав собой. Вчера еще она пребывала в этих сомнениях, но сегодня ей было уже абсолютно ясно, что поступила она правильно, единственно правильно, так как ее судьба определилась еще тогда, когда она полюбила в первый раз и от этой любви родилась Надежда.
Она не захотела идти в больницу, и за ней ухаживали дочь и приходящая сиделка. Георгий Николаевич днями пропадал на работе, но почти каждый вечер рассказывал ей последние новости городской и институтской жизни, чем даже обижал жену, поскольку на нее у него иногда совсем не оставалось времени.
Несколько раз вспоминала Ирина Аркадьевна поручика Мартынова, отца Нади. В последний раз он взлетел в небо и с неба (!) помахал ей рукой. Он словно звал ее за собой, но это тогда было выше ее сил. Он для нее остался где-то наверху. Она не представляла, что он где-то похоронен в земле, ей казалось, что он должен был остаться в небе.