Архивраг. Дилогия

«Зло порождает зло» Печорин в «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтов Спеши не торопясь Октавиан Август 

В коридоре звучали шаги, эхом отражаясь от стен. Кругом царил полумрак и человеку, которого конвоировали двое охранников, казалось, что его ведут куда-то в подвал. За пять дней пребывания в фильтрационном лагере для нелегалов он уже перестал ориентироваться в этих однообразных помещениях. Почти непрерывные допросы выжали из заключенного все соки, подобно высохшему на солнце фрукту, чья кожура скукожилась и стала походить на кожу девяностолетнего старца. Он изрядно, как для такого срока, похудел, его тело болело, ибо «беседы по душам» почти постоянно сопровождались побоями. Для этого здешнее начальство всегда находило пару-тройку крепких парней, отрабатывавших приёмы на ком-нибудь, кого вылавливали в Зоне, а потом, когда избитый человек уже лежал на полу, отплёвывая и отхаркивая кровь, они в целях приведения в чувства окатывали его водой из ведра, после чего тащили в камеру, размерами три на четыре метра, где содержалось еще с десяток таких же, как и он. Там полутруп отлёживался и кто-то даже подложил ему под голову кусок тряпки, дав выпить воды из мятой алюминиевой кружки, отдававшей привкусом хлора. О запахе, царившем в камере, и говорить не приходилось: одиннадцать немытых тел, не стираные шмотки, обувь, в которой сюда попадали и сырость давали такое амбре, что в воздухе не только топор, но и рояль мог повиснуть. Мыться разрешалось лишь раз в неделю по причине жёсткой экономии воды, которую сюда приходилось проводить от водной магистрали, находившейся далеко не в ближнем свете. Соответственно, условия представляли собой вотчину антисанитарии и если бы существовал рейтинг мест с наихудшими условиями существования, то лагерь, безусловно, занял в нём одну из самых верхних строчек. Однако, по слухам содержание в камерах было далеко не самым суровым, из того, что можно ощутить на себе, побывав здесь. Если камеры переполнены — а они всегда переполнены, — то заключенных спускали в огромные, в четыре метра глубиной, ямы, где десятки человек в неимоверной тесноте сидели, прижавшись друг к другу, поскольку свободное место отсутствовало напрочь. Естественно, находились заключенные там и когда шел дождь, и когда стояла жара, и когда ночью сильно падала температура. В такие моменты приходилось тяжелее всего. С другой стороны пьяные солдаты и офицеры, которых хватало везде, не так донимали с избиениями, поскольку спускаться в яму никто не хотел (да и не мог, с пьяного угару), а выволакивать кого-то наружу было целой морокой. Другое дело в камере, когда какой-нибудь в доску пьяный охранник вместе с такими же коллегами, отворяли дверь и приказывали всем выстраиваться вдоль стены. После этого он доставал увесистую резиновую дубинку и, проходя мимо, бил каждого, куда попадал. Желание перегрызть глотку краснорожему блюстителю порядка, выдыхавшему в лицо спиртные пары, подавлялось лишь осознанием последствий такого поступка. Те, кто в силу разных причин, не могли выдержать издевательств иногда совершали ошибки, набрасываясь на своих обидчиков. Однако, как правило, таких выволакивали наружу и там молотили до состояния, которому могла позавидовать любая отбивная. Некоторых, из-за плохого настроения начальника охраны, а то и просто забавы ради, могли расстрелять, после чего, уничтожить труп. Такой беспредел частично объяснялся отсутствием нормального законодательного регулирования деятельности нелегалов, особенно в том, кого считать нелегалами. В связи с тем, что Зона представляла собой особый сектор, происхождение которого так и не определено, то нелегалов можно отнести и к незаконным вооруженным формированиям, и к лицам, проникающим в запретную территорию с целью наживы, вынося неизученные предметы. По каким законам их судить? По закону гражданского времени, военного? Хоть Зона и внегосударственное образование, контроль ее Периметра осуществляли именно они, а потому каждый военно-политический союз устанавливал свои правила на своём участке. Причём как на востоке, так и на западе юридические дебаты шли до сих пор, что, в свою очередь, порождало полнейшую неразбериху в органах исполнительной власти, документации и т. д. Доставалось от этого в первую очередь сталкерам, хоть и официальные власти чурались этого слова как чёрт ладана. Предложили ими обозвать всех, кто незаконно пребывает на территории Зоны и выносил оттуда запрещенные предметы. Правительствам казалось, что подобное слово «сталкеры» в официальных сводках добавит этому движению некую популярность, подобно упоминанию любой субкультуры её же самоназванием. Однако если в последнем случае это было совершенно безобидно, то употребление слова «сталкер» могло привлечь еще большее нежелательное внимание к данному виду занятия. Разумеется, население глубоко плевало на все правительственные обращения и называло вольных бродяг по привычке, тем более всякие попытки устроить некую информационную изоляцию пребывающим в Зоне только подогревали любопытство и желание многих сорвиголов оказаться в ней. Правда, абсолютное большинство имело весьма наивное, слишком далёкое от реальности представление о Чернобыльской аномальной Зоне, иначе, прежде чем сунуться туда, они бы миллион раз подумали. Естественно, охота заработать, поправить свое финансовое положение и выбравшись, козырять своими подвигами и приключениями перед друзьями и знакомыми буквально пьянили, притупляя зов разума. И такое легкомыслие играло с ними злую шутку. Очень злую. Девяносто восемь процентов незадачливых искателей приключений уничтожались патрулями, дозорными, особыми группами (чье существование

официально отрицалось, причём как руководством ОДКБ, так и НАТО), либо, будучи пойманными, доставлены сюда, в фильтрационный лагерь и еще вопрос, что хуже, отправиться к праотцам или подохнуть в камере среди таких же, как и ты.

Даже, сейчас, когда нелегала волокли в кабинет следователя, его не покидал вопрос: «А может лучше, если бы меня пристрелили там, за Периметром?» и всякий раз ответ он не решался давать. Заключенного остановили.

— Лицом к стене! — рявкнул один из конвоиров.

Жесткие наручники, явно перетянутые, больно врезались в запястья рук, но просить их ослабить было себе дороже. Второй конвоир постучался в тёмно-серую железную дверь, за которой находилась комната военного следователя. Оттуда донеслось глухое «войдите» и охранник нырнул внутрь, где доложил, что привел заключенного.

— Приведите его сюда, — уже более отчетливо послышался прокуренный голос следователя.

Первый конвоир, ощутимо ткнув мужчину дубинкой в бок, прорычал: «Пошёл!». Арестант на секунду скривился от полученного тычка, но последовал в комнату, где того уже ждал очередной раунд следствия. Его бесцеремонно втолкнули внутрь и усадили на небольшой стул перед столом, за которым сидел немолодой человек в форме, чьё худое, с выпирающими скулами, лицо и пристальный, сканирующий взгляд всегда вызывали неприятные ощущения дискомфорта у арестанта, словно заставили сесть на раскаленную сковородку. У офицера на каждом погоне форменной рубашки оливкового цвета имелось по звезде майора, блестевших от света лампы дневного освещения. Сейчас он рассматривал дело заключенного, перелистывая одной рукой папку и вертя шариковую ручку другой. Чуть сбоку от него стояла пепельница до половины набитая бычками от выкуренных сигарет. Монитор компьютера, умещённый на столе, совершенно не вписывался в окружающую обстановку, подобно репродукции картины Рембрандта весящей на стене в хижине зулусов.

— Вы свободны, — сказал следователь бесцветным голосом конвоирам, не поднимая взгляда.

Двое из охраны немедленно покинули помещение, оставаясь снаружи. Следователь некоторое время словно не замечал присутствовавшего человека, пока вдруг не обратился к нему, все так же смотря на бумаги.

— Как ваше здоровье, Виктор Сергеевич? Нет ли каких замечаний к условиям вашего содержания? Или, быть может, имеются претензии к питанию?

Он говорил так, словно речь шла о лечении пациента в санатории, где его заботливый директор расспрашивает своих клиентов про то, имеются ли какие-нибудь неудобства, мешающие их отдыху.

— Спасибо, товарищ майор, за вашу заботу о здоровье моей скромной персоны. Что касается моего пребывания в этом чудном пансионате, то нахождение в нем я считаю интереснейшим времяпрепровождением. Единственный недостаток, который я наблюдаю, так это то, что мне утром приносят слегка остывший кофе, а круассаны к нему немного жестковатые, — ответил Виктор в манере капризного миллионера.

Следователь улыбнулся.

— Смотрю у вас не пропадает чувство юмора даже после всего пережитого. Это говорит о стойкости, которую я очень ценю в людях. Она вам пригодится, ведь ваше положение оставляет желать лучшего, — сказал майор, остановившись взглядом на одной из страниц.

— Ну что вы, куда ещё лучше? — театрально ответил арестант. — Мне здесь очень нравится; свежий воздух, прохлада, лечение. А люди-то какие!

— Довольно!! — гаркнул следователь, захлопнув папку и, наконец, поднял взгляд.

В его серых, ледяных глазах не выражалось ничего, кроме злобы, а в голосе появились металлические нотки.

— Ты, Говоров, видимо, хреново представляешь, в какую задницу попал, — он всем корпусом подался вперед, пристально вглядываясь в невозмутимого человека, сидящего перед ним. — Или тебе кажется, что твое везение будет продолжаться вечно? Думаешь, если тебя бессознательного притащили в лагерь и не пристрелили там , то здесь снова выйдет схитрить?

Они оба смотрели друг другу в глаза до тех пор, пока следователь вновь не открыл папку и не нашел там нужную страницу.

— Итак, Говоров Виктор Сергеевич, восемьдесят первого года рождения… Та-а-к, это пропускаем, ага вот. Был обнаружен в семи километрах от юго-восточной границы Периметра зоны ответственности ОДКБ в бессознательном состоянии. Медицинский осмотр установил, что в таком состоянии Говоров оказался в результате контузии, полученной при взрыве наступательной гранаты. После прихода в сознание на вопросы отвечать отказался и был доставлен в Третий фильтрационный лагерь для проведения следствия. Обвиняется в нелегальном пребывании на территории Чернобыльской аномальной Зоны, в выносе неизученных либо слабоизученных предметов, именуемых также артефактами, незаконном хранении оружия и так далее.

Майор закончил чтение и с ехидной ухмылкой посмотрел на Говорова.

— Светит тебе за все это четвертак и не меньше. Понимаешь? Но ты можешь помочь следствию, а значит, и себе. Всего-то надо подробно описать, кому ты сплавлял хабар, где оружие брал, в частности АКСУ-74, найденный вместе с тобой. Само собой имена торговцев, сталкеров, каналы сбыта артефактов, короче всё, что тебе известно. Естественно, наказания тебе не избежать, уж больно серьёзное преступление ты совершил, но некоторое количество лет тебе все же сбавят. Глядишь, и до пенсии выйдешь. — Следователь ехидно ухмыльнулся.

Кивнув головой, заключенный, дал знак, чтобы майор подошел ближе. Удивленно вскинув бровью, явно не ожидая быстрого согласия Говорова, следователь встал из-за стола и приблизился к нему вплотную. Однако вместо ожидаемого ответа, он услышал нечто другое.

— А можно мне в номер пару девочек? Ну, хотя бы на ночь, а то уж больно скучно, — произнес арестант со всей вежливостью, на которую был способен.

Метаморфоза выражения лица у майора прошла все стадии, от надежды до крайнего разочарования, когда его и без того не привлекательные черты исказились, превратившись в злобный оскал.