Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15

Батчер Джим

Я уставился на нее.

— Блин-тарарам. Это же…

— Сводит с ума, — договорила Люччо. — Да. Как правило, так и случается. Вот вам причина, по которой исторические записи, касающиеся прорицательниц и пророчиц рисуют их сумасшедшими. Пифии и многие, многие другие были в жизни Архивом, и они пытались использовать обширные знания прошлого для того, чтобы предсказать наиболее вероятное будущее.

— В качестве защиты от подобного отношения Архивы начали дистанцироваться от остальных людей. В эмоциональном отношении. Они рассудили, что если смогут перестать добавлять к грузу знаний опыт собственных

переживаний, собственных страстей, это положительно скажется на их функционировании. И так оно и оказалось. Архив не случайно держится эмоционально отстраненно: иначе страсти, и предубеждения, и ненависть, и ревность тысяч жизней могут сконцентрироваться в одном носителе.

— В нормальной ситуации собственный житейский опыт будущей носительницы Архива служит хорошей изоляцией от чужих эмоций и воспоминаний, солидной основой для противопоставления себя им.

До меня вдруг дошло.

— Но у Ивы его нет.

— У Ивы его нет, — согласилась Люччо. — Ее бабка погибла в результате глупого несчастного случая — если не ошибаюсь, автокатастрофы. Ее матери исполнилось тогда семнадцать лет, она была влюблена и ждала ребенка. Она возненавидела мать за то, что та погибла и обрекла на проклятие носить Архив, когда она хотела жить собственной жизнью — и она возненавидела ребенка за то, что той предстояла свободная жизнь. Мать Ивы покончила с собой, чтобы не становиться носительницей Архива.

Мне сделалось немного дурно.

— И Ива это знает.

— Знает. Знает и чувствует. Она родилась, абсолютно точно зная, как ее мать относилась к ней.

— Оттуда вам известно о ее… — я нахмурился, размышляя. — Кинкейд, — предположил я. — Девушка была влюблена в Кинкейда.

— Нет, — мотнула головой Люччо. — Но Кинкейд работал тогда на бабку Ивы, и девушка делилась с ним своими переживаниями.

— Черт, как все запутано, — заметил я.

— Ива всю свою жизнь оставалась отрешенной, — продолжала Люччо. — Если она начнет вовлекать в свои обязанности как Архива — даже просто в свою жизнь — эмоции, переживания, это чревато серьезным риском. Переживания, страсти могут захлестнуть ее, а справляться с ними она не умеет — ей просто неоткуда знать, как.

— Вы боитесь, она может выйти из-под контроля.

Архив создавался как сугубо нейтральная сила. Как хранилище знаний. Что, если уникальные обстоятельства, в которых оказалась Ива, помогут ей игнорировать эти ограничения? Представьте себе результаты, к которым могут привести злость, горечь и желание отомстить за все те жизни, помноженные на мощь Архива и непосредственность двенадцатилетнего ребенка.

— Даже пробовать не хочется, — тихо признался я.

— Вот и мне тоже, — кивнула Люччо. — Это было бы настоящим кошмаром. Все эти знания, лишенные сдерживающего их рассудка. У некроманта Кеммлера имелся подобный дух, своего рода миниатюрная версия Архива. Не такой мощный, конечно, но он служил многим поколениям чародеев, набираясь от них знаний, и вещи, на которые он был способен, устрашали, — она тряхнула головой.

Я отхлебнул чая, иначе мой судорожный глоток мог вызвать у нее подозрения. Она говорила про Боба. И она не ошибалась, говоря о том, на что Боб способен. Когда я раз высвободил личность, в которую он превращался у некоторых из его прежних владельцев, он едва

не убил меня.

— Разумеется, Стражи уничтожили его, — добавила она.

Вовсе нет. Джастин ДюМорн, бывший Страж, не стал уничтожать череп. Он тайком вынес его из лаборатории Кеммлера и хранил у себя — пока я не сжег его и в свою очередь не забрал череп себе.

— Слишком много силы и слишком мало контроля — вот что представлял себе этот мини-архив Кеммлера. И вполне вероятно, Архив может превратиться в подобную же угрозу, только гораздо больших масштабов. Я знаю, вы переживаете за девочку, Гарри. Но я обязана предупредить вас. Возможно, вы оказываете ей плохую услугу, изображая из себя ее друга.

— Кто изображает? — возмутился я. — И где она?

— Мы держали ее спящей, — ответила Люччо, — до вашего или Кинкейда возвращения.

— Я понял, — заявил я. — Вы считаете, я не должен сближаться с ней. Но вы беспокоитесь о том, что может случиться, когда вы разбудите ее, а она проснется в страхе и смятении.

Щеки Люччо порозовели, и она отвернулась.

— У меня нет готовых ответов, Дрезден. Я просто беспокоюсь.

Я вздохнул.

— Как бы то ни было, — сказал я. — Пустите меня повидаться с ней.

Люччо отвела меня в Мёрфину гостевую спальню. Ива казалась ужасно маленькой в двуспальной кровати. Я присел на край кровати, а Люччо, наклонившись, положила руку Иве на лоб. Потом пробормотала что-то и убрала руку.

Ива негромко всхлипнула и, моргнув, открыла глаза. Дыхание ее сделалось частым-частым. Она дико оглядывалась по сторонам, потом вскрикнула.

— Ш-шшш, тише, — мягко произнес я. — Все в порядке, Ива. Ты в безопасности.

Она заплакала и крепко прижалась ко мне.

Я обнял ее. Она плакала и плакала, а я обнимал ее, покачивая.

Люччо сочувственно смотрела на меня.

Прошло довольно много времени.

— Я получила ваше письмо, — прошептала, наконец, Ива. — Спасибо.

Я сжал ее чуть сильнее.

— Они делали со мной всякие штуки, — сказала она.

— Я знаю, — тихо отозвался я. — Я попадал к ним в руки. Но я выздоровел через некоторое время. И ты выздоровеешь. Все прошло.

Она обняла меня крепче и плакала, пока не уснула.

Я посмотрел на Люччо.

— Вы все еще хотите, чтобы я отталкивал ее от себя? Чтобы основой ее было то, что объединяет ее с этими тварями?

Люччо нахмурилась.

— Совет Старейшин…

— Не способен найти сердце, даже вооружившись «Анатомией» Грея, рентгеном и стетоскопом, — сказал я. — Нет. Они могут устанавливать законы, касающиеся магии. Но они не будут диктовать мне, с кем дружить, а с кем нет.

Долгую секунду она молча смотрела на меня, потом губы ее изогнулись в легкой улыбке.

— Морган предупреждал их, что вы так и скажете. И МакКой, и Слушающий-Ветер. Мерлин не желал этого слышать.

— Мерлин не желает слышать ничего, что не укладывается в его картину мира, — сказал я. — Японский.

— Простите?

— Японский. Есть тут недалеко один японский ресторанчик, куда я захожу иногда отметить что-нибудь знаменательное. Выживание в этой заварухе вполне заслуживает, чтобы его отметить. Приглашаю отобедать со мной завтра. Терияки там — помереть можно.

Она улыбнулась еще шире и коротко кивнула.