Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15

Батчер Джим

Я с опаской огляделся по сторонам. Помещение, в котором я находился, было небольшим, футов двенадцать на двенадцать или чуть больше. Я лежал в углу. В воздухе стоял отвратительный запах. Мои тюремщики явно не церемонились, уложив меня прямо в лужу какой-то гадости; часть ее запеклась на моей коже. Рвота, предположил я. И с кровью. Ранние синдромы отравления грибами.

В полумраке маячили другие предметы. Груда тряпья в одном углу напоминала грязное белье. Несколько бельевых корзин. Стиральная машина и сушилка

у дальней от двери стены.

И Жюстина, одетая не более моего, сидящая, съежившись, спиной к стене и глядящая на меня темными, лихорадочно-воспаленными глазами.

— Вы проснулись, — сказала Жюстина. — А я уж думала, вы больше не проснетесь.

Блестящая красавица, которую я видел на балу, куда-то исчезла. Волосы растрепались и испачкались. Бледное тело казалось худым, почти как у дистрофика, а руки и ноги, да и лицо, были перепачканы грязью.

Более всего нервировали меня ее глаза. Было в них что-то хищное, тревожащее. Я не стал задерживать на них свой взгляд. Даже в том паршивом состоянии, в каком я находился тогда, у меня хватило ума не заглядывать в них.

— Я не сумасшедшая, — сказала она резким, едва не срывающимся голосом. — Я знаю, что вы подумали.

Чтобы заговорить, мне пришлось откашляться, и это снова отозвалось острой болью в животе.

— Я подумал вовсе не это.

— Ну конечно, не это, — огрызнулась девушка. Она встала — грациозно, несмотря на грязь и худобу — и двинулась ко мне. — Я знаю, что вы подумали. Что вас заперли здесь с этой глупой маленькой шлюхой.

— Нет, — запротестовал я. — Я… вовсе не…

Она зашипела как кошка и полоснула ногтями по моему лицу, оставив на щеке три жгучих полосы. Я вскрикнул и отшатнулся, врезавшись затылком в стену.

— Я всегда сознаю, когда я такая, — сказала Жюстина. Она скользнула по мне равнодушным взглядом, резко развернулась на пятках и, отойдя от меня на несколько футов, потянулась и опустилась на четвереньки, глядя на меня все так же отсутствующе-равнодушно.

Мгновение я смотрел на нее, ощущая, как набухают горячей кровью царапины на щеке. Я потрогал их пальцем, и он окрасился красным. Я снова поднял взгляд на девушку и покачал головой.

— Простите меня, — сказал я. — Господи, что они с вами сделали?

— Это, — беззаботно ответила она, вытянув одну руку. Округлые, вспухшие ссадины темнели на ее запястье. — И это, — она повертела второй рукой с такими же отметинами. — И это, — она подобрала ногу, демонстрируя отметины на бедре. — Все хотели отведать. Что ж, они свое получили.

— Я не понимаю, — пробормотал я.

Она улыбнулась, блеснув зубами, от чего мне сделалось не по себе.

— Они ничего не делали. Я сама такая. Я всегда такая.

— Гм, — замялся я. — Вчера вечером вы такой не были.

— Вчера

вечером! — фыркнула она. — Как минимум позавчера. Это потому, что он был там.

— Томас?

Ее нижняя губа дрогнула, словно она вот-вот заплачет.

— Да. Да, Томас. С ним я спокойнее. Понимаете, внутри меня все так и рвется наружу, как в больнице. Говорят, это самоконтроль. Я не контролирую себя так, как это делают другие. Это все гормоны, но от лекарств меня только тошнит. А от него — нет. Только устаю немного.

— Но…

Лицо ее снова потемнело.

— Заткнитесь, — бросила она. — Все «но» да «но»… Вы идиот, и вопросы у вас идиотские. Козел, который не хотел меня, когда я предлагала. И остальные тоже козлы — им бы все брать, брать, брать…

Я кивнул и не сказал ничего — очень уж она возбудилась. Возможно, с моей стороны это политически некорректно, но я так и видел огромную неоновую вывеску «ПСИХ», висящую у Жюстины над головой.

— О'кей, — сказал я наконец. — Вы… вы только поспокойнее, ладно?

Она испепелила меня взглядом, но замолчала. Потом нашла щель между стеной и стиральной машиной и забилась в нее. Там она принялась теребить свои волосы, не обращая на меня особенного внимания.

Я встал. Это было нелегко. Все вращалось вокруг меня. На полу я нашел пыльное полотенце и как мог стер с кожи хоть часть липкой грязи.

Я подошел к двери и подергал ее. Она была заперта накрепко. Я налег на нее всем телом, но это усилие отозвалось у меня в животе такой болью, что у меня побагровело в глазах, и я повалился обратно на пол. Меня стошнило прямо посереди комнаты, и я ощутил во рту вкус крови.

Некоторое время я лежал, обессилев. Возможно, даже вздремнул. Когда я снова открыл глаза, Жюстина держала в руках полотенце, пытаясь вытереть с меня грязь.

— Сколько… — с трудом выдавил я из себя. — Сколько я пробыл здесь?

Она пожала плечами, не поднимая глаз.

— Ну, некоторое время они с вами развлекались. Прямо здесь, за дверью. Я слышала, как они вас притащили. Как играли с вами — часа два, наверное. Потом они затащили вас сюда. Я спала. Просыпалась. Ну, может еще часов десять. Или меньше. Или больше. Не знаю.

Я стиснул живот рукой и поморщился.

— Ладно, — сказал я. — Нам надо выбраться отсюда.

Она невесело усмехнулась.

— Отсюда не выбраться. Это кладовка. Рождественские индюки не встают и не уходят.

Я тряхнул головой.

— Я… меня отравили. Если я не попаду в больницу, я умру.

Она снова улыбнулась и взъерошила обеими руками волосы, уронив при этом полотенце.

— Почти все умирают в больнице. У вас есть шанс разнообразить это. Разве это не приятно?

— Это из тех вещей, без которых я как-нибудь прожил бы, — вздохнул я.