Архивы Конгрегации 2
Шрифт:
— А-а-а! — от этого верещания звенит в ушах. — Александер!!! Слуги! Кто-нибудь!..
Она вскарабкивается на стол — неуклюже, путаясь в длинной юбке и явно не вполне понимая, чем ей это может помочь, замирает, затравленно озираясь.
— Можешь не надрываться, — бросает Арвид небрежно. — Здесь нет никого… кроме нас.
Легким молниеносным прыжком он оказывается на столе рядом с девчонкой. Та в ужасе шарахается в сторону, подол из плотной материи задевает стоящий рядом кувшин с цветами. Тот падает, заливая водой столешницу и юбку, но этого обезумевшая от ужаса дичь не замечает. Глиняная
— Отпусти ее, — велит Арвид, и Конрад разжимает руки, подчиняясь, даже отступает на шаг.
Девчонка неловко отползает, выпрямляется, вскрикивает — похоже, подвернула ногу, прыгая по столу. Точно, теперь прихрамывает.
— Тяжеловато так бегать, а, милашка? — участливо спрашивает Марк, бесшумно возникая у нее за спиной.
Девица с визгом бросается прочь от него, падает на кровать, задевая ногой низенький столик рядом. На пол с грохотом и звоном сыплются какие-то склянки с духами и прочей женской дребеденью, под сапогом Конрада с хрустом ломается гребень. Что-то проносится в воздухе и мягко падает на пол у дальней стены.
— Ого, — одобрительно усмехается Арвид, — наша мышка решила поохотиться на кошек? Забавно.
Эрика сдавленно всхлипывает, хватает вышитую подушку и отчаянно бросает в подступающего стрига. Бессмысленно, конечно, этот снаряд оказывается на полу рядом с предыдущим — такой же подушкой.
С очередным оглушительным воплем девчонка спрыгивает с кровати, явно стремясь к обманчиво не загороженной двери. Вопль переходит в какое-то жалобное мяуканье, когда подвернутая ранее нога подламывается под хозяйкой. Та судорожно вцепляется в спинку стоящего рядом стула, но не удерживается на ногах и валится на колени, вместе с тем опрокидывая стул.
— Это теряет всякий смысл, — качает головой Арвид, разглядывая злосчастный предмет мебели, почти перегородивший выход из комнаты. — И ведь ты сама захлопнула эту ловушку, Эрика.
Она уже не пытается подняться или как-то сопротивляться, когда Арвид подхватывает ее, как котенка, и несет к кровати. Конрад чует усилившийся запах крови и замечает алую каплю, вытекшую из прокушенной губы их жертвы. Ее лицо мокро от слез, но он не ощущает к ней ни капли жалости. Он уже давно не испытывает подобных чувств к смертным.
Арвид скидывает свою ношу на постель и придавливает к простыням. Другой рукой он делает короткий приглашающий жест птенцам. Марк тотчас оказывается по другую сторону широченного ложа, Конрад подступает и встает рядом с мастером. Их жертва лежит неподвижно, даже не пробуя больше трепыхаться; она уже не плачет, только с бесконечным ужасом смотрит на обступивших ее троих мужчин.
Арвид жестко усмехается:
— Полагаю, Александер оценит то, что увидит здесь, — бросает он и медленно склоняется к шее распростертой на кровати добычи.
Девица слабо вскрикивает, когда клыки Арвида впиваются в нее. В тот
Любой стриг, обращенный более двух недель назад, знает, как укусить жертву, причинив ей при этом минимум неприятных ощущений, а после заставив забыть о произошедшем. Но знает и о том, как сделать укус максимально болезненным. Рука в его ладони отчаянно дергается, когда клыки прокалывают мягкую кожу, но этим жертва лишь делает хуже себе же самой.
Рот наполняется горячей кровью, и ее вкус оправдывает все потраченное время и сдерживаемое до этой минуты нетерпение. Конрад слышит тихий сладострастный стон Марка и сам сдерживается не без некоторого усилия.
Когда-то, в прошлой, человеческой жизни, Конрад фон Нейшлиц неплохо разбирался в винах и даже слыл ценителем и знатоком в своем кругу. Многое из тех времен стерлось из памяти, потускнело, выцвело, но кое-что помнилось на удивление четко, и это сравнение не раз приходило ему на ум: кровь жертвы, за последние четверть часа своей жизни испытавшей страх, надежду, решимость драться до конца, снова беспредельный страх и отчаяние, отличается на вкус от крови ничего не подозревающего прохожего не меньше, чем старое бургундское вино от красного рейнского.
Конрад чувствует движение мастера и поднимает голову. Арвид оторвался от жертвы и медленно, с удовольствием облизывает клыки и губы. Он тоже умеет ценить хороший букет.
Последним перестает пить Марк. Не выпуская запястья из руки, он вскидывает глаза на мастера, без слов спрашивая, что следует делать дальше. Хотя было видно, что он бы предпочел просто вернуться к прерванному занятию.
Арвид переводит взгляд с одного птенца на другого, не то что-то обдумывая, не то просто наслаждаясь моментом. Девчонка лежит тихо-тихо. Даже дыхание едва различимо. Сил сопротивляться у нее не осталось давно, только полные ужаса глаза мечутся от одного мучителя к другому; она тоже пытается угадать, что с ней станут делать дальше.
Но мастеру, кажется, хватило самого этого страха. Он пристально смотрит в глаза Конраду, как смотрят на того, с кем делят самое личное и сокровенное, медленно опускает голову, слизывает с шеи девчонки выступившую из ранки капельку крови и возвращается к трапезе, подавая тем самым знак остальным. Это еще одно свидетельство того доверия, которое Арвид оказывает своим птенцам: такая совместная трапеза, одна жертва порождает единение едва ли не более интимное, чем любовная близость. Если бы здесь не было Марка… Впрочем, сегодня это было бы несправедливо по отношению к нему.
Для того, чтобы утолить жажду, не нужно выпивать из жертвы всю кровь; даже троим стригам, чтобы насытиться, хватит того количества, после которого человек ослабнет, но останется жив. Но только не сейчас и не здесь.
Когда спустя некоторое время обескровленное, выпитое до капли тело Эрики остается неподвижно лежать на постели, Арвид окидывает взглядом это разворошенное гнездышко. В его лице мало что меняется, но Конрад знает его слишком давно и слишком близко, чтобы не понять с уверенностью: мастер доволен результатом их небольшой прогулки.