Архивы Конгрегации 2
Шрифт:
— Подожди, Берта. А с чего ты взяла, что Ханс вообще заходил в хлев?
— Так дверь не заперта осталась! Я-то с вечера всегда запираю. Мало ли, волк какой, али самой скотине какая дурь в голову ударит... А ентот охламон, значит, зашел, снегу нанес, все сено истоптал, а потом вышел — и след простыл. Я и решила, что замерз да к полюбовнице поплелся. Ну, думаю, явишься с утра — всыплю тебе и за натуру твою кобелиную, и за хлев открытый. А он и не вернулся. Я днем в трактир зашла, спросила. С вечера не видали. И Эльза, вдова наша веселая, не видала. Я и тогда не забеспокоилась. Бывало с ним такое,
Берта всхлипнула — впервые за весь разговор. То ли от того, что не совсем еще свыклась с мыслью о гибели мужа, то ли от пугающих воспоминаний. Зрелище, если верить записям священника, было крайне малопривлекательное. Несколько ножевых ран, следы от когтей и зубов животных. Сердце вырезано, глаза выклеваны (возможно, выколоты), внутренности частично съедены.
— Когда Ханс пришел пьяным под дверь той ночью, он вел себя как обычно? — поспешил отвлечь вдову Курт. Только рыдающей бабы ему сейчас и не хватало. — Ничего странного не заметила?
— Да как обычно! — Берта тут же забыла про слезы и вновь отдалась праведному гневу на пьяницу-мужа. — Я уже все его песенки наизусть знаю! «Да я ж тебя люблю, да я ж больше не буду, вот те крест, в последний раз, да завтра же пойду и при всем честном народе Эльзе на порог плюну»... Тьфу!
Более ничего вразумительного у натерпевшейся от мужниных похождений вдовы выяснить не удалось. Если, конечно, не считать бесчисленного множества порочащих сплетен сомнительной правдивости едва ли не обо всех жителях деревни, исключая лишь малых детей.
Родственники остальных жертв оказались не лучшими источниками сведений, а некоторые так и вовсе только время отняли. Незадачливый муж одной из убитых женщин начал свои показания прямо с порога проникновенным воплем «Эт не я ее зашиб! Вот вам крест, помилуйте, майстер инквизитор!». Выжившая из ума и туговатая на ухо бабка второго убитого мужика начинала каждый ответ с дежурного «АСЬ?», но затем начинала отвечать, не дожидаясь повторения, правда, не всегда на заданный вопрос, так что повторять все равно приходилось.
К вечеру Курт был готов сам начать убивать этих милых людей, причем не менее разнообразными и извращенными способами, чем это проделывал местный душегуб, коий, кстати, пока ни по каким признакам на малефика не походил. Но куда проще и надежнее дозваться следователя Конгрегации, чем стражи местного владетеля. Посему, как только стемнело, Курт вернулся в дом священника, с чистой совестью оставив опрос двух самых малоперспективных семейств (тех, откуда были первые пропавшие) на завтра; или на когда будет время, если у помощника улов окажется богаче его собственного.
* * *
Как и предполагал Курт, ничего ценного для расследования Бруно вызнать не удалось; но продолжить обход родственников жертв Курту, однако, не довелось. Едва рассвело, к дому священника примчался бледный, встрепанный подросток — сын старосты, как пояснил отец Амадеус, и с порога заголосил:
— Там, в лесу, по дороге через реку, где прорубь у мостков, реки крови, куча мертвяков, то есть вроде как один, но такой, что совсем куча!
— Показывай! — велел Курт, отмахнувшись от вознамерившегося
Уразумев, что мучения его не закончились, более того, ему предстоит вернуться к страшному месту, мальчишка побледнел еще больше, но под хмурым взглядом майстера инквизитора судорожно закивал и покорно вышел на улицу.
— Оно т-там, — мальчишка остановился посреди желоба раскисшей грязи, именовавшегося у местных тропой, указал дрожащей рукой куда-то в заросли кустов впереди слева и жалобно посмотрел на Курта. — Только можно я туды не пойду, а? Такая жуть, что все поджилки трясутся.
— Это ты нашел тело? — уточнил Курт.
— Я, — кивнул проводник настороженно.
— И чего ж это тебя в кусты понесло? — с подозрением уточнил майстер инквизитор.
— Я… я не в кусты, — восковая бледность на лице мальчишки сменилась смущенным румянцем. — Я к реке, рыбачить шел. А если отсюдова чутка вперед пройти, так с тропинки все и видать. Я как глянул, так и все...
Шагах в десяти впереди в грязи в самом деле валялось ведро и удочка.
— Жди здесь, — бросил Курт. — Сбежишь — уши оборву.
— Господи-Боже святый… — выдохнул Бруно, когда с тропинки и в самом деле стала видна прежде скрытая кустами полянка.
— Господи, вот же зараза! — эхом откликнулся майстер инквизитор.
Здесь снег еще не успел превратиться в грязную жижу, поэтому подсыхающие лужи, лужицы и брызги крови особенно бросались в глаза.
Ровно посреди поляны, растянутое на вбитых в мерзлую землю колышках, раскинулось тело. Точнее, то, что от него осталось. За годы работы Курт навидался всякого, но даже у него недавно проглоченный завтрак недовольно колыхнулся в животе. Ему самому однажды довелось произвести нечто подобное: допрос в полевых условиях под проливным дождем. Но даже тогда зрелище по окончании работы с подследственным было куда менее ужасающим. Картина же, представшая их взору, более всего напоминала последствия поиска спешащими грабителями ценностей в полном вещей дорожном мешке. Тело, как выяснилось при более пристальном осмотре, женское, было разрезано от паха до самого горла. Под утро подморозило, и края разрезов так и замерзли практически в вертикальном положении, еще больше усиливая сходство с раскрытой сумкой. Внутри «сумки», по всей видимости, было пусто, а внутренние органы валялись в разных частях поляны, будто кто-то выхватывал их по одному, осматривал и отбрасывал прочь: «не то!»…
На ближайшем к тропинке кусте зловеще покачивались на ветерке кишки и каким-то образом запутавшаяся в них кость. Судя по почти вывернутой наизнанку левой ноге жертвы, берцовая.
— Сердце здесь, — севшим голосом проговорил Бруно, указывая на бурый ком, лежащий поодаль.
— И глаза на месте, — добавил Курт. Широко распахнутые, полные ужаса и боли глаза действительно были на месте, как и веки, уши и прочие части лица. Голова вообще, похоже, пострадала менее прочего. — Хотел бы я знать, что убийца надеялся найти в этой несчастной? Душу? Проглоченные сокровища? Так желудок у самого плеча валяется, целый…