Архивы Страшного суда
Шрифт:
Джина с тревогой потянула его за рукав, но он отмахнулся, пососал дольку лимона, насаженную на край стакана, снова закрыл глаза.
— Лейда должна знать — и чем раньше, тем лучше. Пусть у нее не будет иллюзий, что ее работу всюду встретили бы с распростертыми объятиями. Чтобы она не сказала год спустя: «Ах, они меня заманили, сбили с толку, а так я без труда могла бы получить кафедру в любом университете». У нас ведь уже бывали подобные ситуации — помнишь?
— У меня нет никаких иллюзий, но все же… Я не понимаю, какой отзыв можно написать на реферат, если там не описана проделанная работа? В лучшем случае они могли бы
— Хорошо, не будем больше про этих ученых педантов. Успешная научная карьера начинается с ампутации фантазии — это мы знаем. Джина, не поджимай губы, к тебе это не относится. Мы оба еще сохранили какие-то крохи воображения. Поэтому и даем Лейде попробовать. Лаборатория, оборудование, сотрудники — все это у вас будет. Но не сразу. Несколько месяцев спустя. Уже после того, как мы переберемся… Ну что, сказать ей?
— Какой смысл тянуть?
— Переберемся в Америку. Да, Лейда, мы решили, что для нового проекта, задуманного нами, Европа тесновата. Настоящий размах, настоящий успех возможен только там. Я прожил в Нью-Йорке десять лет. Этот город похож на гигантское колесо рулетки. И тысячи шариков скачут, стукаются, подлетают — только успевай делать ставки. Но мы — мы приедем с собственным большим-большим шаром.
— Умберто…
— Хорошо-хорошо. Никто не считает невылупившихся цыплят, никто не делит шкуру неубитого медведя. Но мы ведь договаривались? Ты сказала, что дашь мне попробовать и не будешь смотреть умоляющими глазами каждое утро.
— Ты знаешь, из-за чего я согласилась переезжать.
— Дорогая моя, в Нью-Йорке бандитов и стрельбы ничуть не меньше, чем здесь.
— Но они там по крайней мере безыдейные. А кроме того, ты же говорил, что мы поселимся не в большом городе.
— Все так, все верно… Но хватит об этом. После. Лейда, из всей фантастической околесицы, которой вы наполнили свой реферат, меня больше всего разволновал последний пункт. Неужели это правда? Вам действительно удалось «уговорить» кровь храниться дольше обычного?
— Чарльз позвонил мне в Вену и сказал, что чемодан благополучно прибыл. Когда я получу его, мы сможем вместе просмотреть результаты опытов.
— Но на сколько дольше? Примерно?
— Примерно в два-три раза. Правда, это все делалось для температур -20 °C. У меня не было аппаратуры для сверхглубокого замораживания — до -196 °C. Существует предположение, что при этой температуре, при помощи всяких дополнительных составов, кровь можно сохранять очень долго.
— А заговоренную еще дольше?
— Возможно.
— Но почему — предположение? Разве никто еще не проводил опыты?
— Проводили, но очень мало. Нет практической необходимости хранить так долго. Для нужд переливания вполне хватает тех двух-трех недель, которые можно обеспечить питательными растворами.
— И все же: сколько лет — максимально — медики могут сохранять сейчас жизнеспособную кровь?
— Последнее, что мне доводилось читать, — около пяти лет. При температуре -196 °C, в специальных растворах. Но, во-первых, это стоит безумно дорого. А во-вторых, вы не можете гарантировать ее качества. Лабораторные тесты показывают, что около девяносто процентов кровяных телец выживает. Но как они поведут себя внутри кровеносной системы? Чтобы ответить на это, нужно ставить опыты на живых людях. И не один раз. Кто же пойдет
— Хорошо, с этим ясно. Теперь попробуем перейти с научного языка на язык притч и примеров. Возьмем историю нашего города. Существует поверье, что Рим был основан Энеем. Он спасся из Трои, после долгих скитаний попал на новое место и начал строить там город с точно такими же домами, какие были в Трое. Хорошо, пусть легенда. Но англичане, бежавшие в Америку в семнадцатом веке, тоже строили точно такие дома и амбары, какие были у них на родине. И это уже исторический факт. Даже города и штаты свои называли соответственно: Нью-Йорк, Нью-Хэмпшир, Нью-Бедфорд, Нью-Лондон.
— Ты всегда начинаешь издалека-издалека — зачем?
— Возьмем ближе. Если осторожно соскрести сейчас две-три тысячи человек с римских улиц и перенести их на новую планету, пригодную для жизни, что, по-вашему, возникнет там через сотню лет? Вырастут такие же каменно-промышленные джунгли в путанице проводов и дорог, в каких люди живут сейчас. И называться будут Нью-Рим, Нью-Милан, Нью-Болонья. Хотя никакой готики, никаких дворцов в них уже не будет.
Джина усмехнулась:
— Это при условии, что подопытные итальянцы не превратят новую планету в бесконечное футбольное поле.
— По вашей, Лейда, аналогии, могу я представить себе процесс зачатия подобным же образом? Эти ваши трансценденты забираются в корабли под названием сперматозоиды и отправляются на поиски новой земли. Миллионы гибнут, но один корабль-счастливчик находит подходящее место — женскую яйцеклетку, населенную приветливыми и услужливыми трансцендентами-туземцами. И вместе они начинают весьма быстро и успешно строить то единственное, что знают и умеют, — человечка. Нью-Некто. Очень похожего на родителей, но в чем-то и отличного. Как вам такое?
— Не знаю. Может быть, я должна выпить еще два-три коктейля, чтобы сказать «да».
— Хорошо, пойдем дальше. Многие растения размножаются и семенами, и отростками, и черенками. Это значит, что вся информация, необходимая для строительства нового растения, хранится в достаточном объеме в любой веточке, обрезке клубня, луковице. Не может ли быть, что подобное возможно и в животном? Что в потенции кровяные тельца или обитающие в них трансценденты «знают» все необходимое для строительства человека, знают не меньше сперматозоидов и яйцеклеток? Что если бы им предоставить подходящие условия, они могли бы справиться не хуже? Ведь строят же они новую кожу на месте пореза, сращивают поломанную кость. А так как им не нужна яйцеклетка, они могли бы без постороннего вмешательства сотворить не нового, а воссоздать точно того же человека, из которого они вышли?
— Ну уж это слишком. Так даже моя фантазия не разыгрывалась. Нет, нет и нет. Даже после десяти коктейлей.
— Да? А я знаю, например, в Париже одного человека, который может о-о-очень заинтересоваться такой идеей. Очень-очень образованный и строго мыслящий священнослужитель. Необычайно увлеченный проблемой воскрешения людей. Я думаю, мы должны подкинуть ему эту концепцию.
— Умберто, умоляю. — Джина раздраженно подтянула сползший с колен плед. — Я никогда не понимала твоего интереса к этому попу, не понимаю и сейчас. Что у тебя на уме? Все это мне очень не по душе. Явно отдает каким-то громоздким розыгрышем, злорадным богохульством. Раньше за тобой такого не водилось.