Ариадна

Зайцев Борис Константинович

Машинъ(снимаетъ съ роговъ надъ диваномъ небольшую двустволку). — Папашино еще ружьецо?

Полежаевъ. — Да. Остатки прежней воинственности.

Машинъ(прицeливаясь въ окно). — Прикладистое.

Полежаевъ. — Бьетъ далеко, но стрeлять трудно. Калибръ маловатъ.

Машинъ. — А вотъ… лисичекъ скоро… перваго сентября… у насъ открытiе охоты. Тутъ, недалеко.

Полежаевъ. — Милости прошу ко мнe завтракать.

Генералъ. — Для меня, долженъ сказать, весьма прiятно ваше намeренiе… остаться тутъ на зиму. Знаете, у насъ какъ: выборы прошли, а тамъ, къ настоящей-то къ

зимe, помeщички кто въ Ниццу, кто въ Каннъ. Я и самъ не прочь, но въ нынeшнемъ году не придется. Да вы вeдь и въ гласные баллотируетесь? А-ха-ха… прокатимъ, прокатимъ.

Полежаевъ. — Мнe такъ совeтовали. Говорятъ, жить въ деревнe, надо общественными дeлами заниматься. Хотя, конечно, я мало въ этомъ свeдущъ.

Генералъ. — Я смeюсь, ну, разумeется, смeюсь. А-ха-ха. (Наставительно.) Въ деревнe нужны культурныя, интеллигентныя силы. Я, напримeръ, занятъ сейчасъ сельскохозяйственными школами. Это, я вамъ доложу, дeло новое, и нашимъ общественнымъ дeятелямъ не такъ-то по плечу.

Разговоръ ведется на-ходу. Генералъ взялъ Полежаева подъ руку и послeднiя слова говоритъ въ дальнемъ углу. Тамъ останавливается, что-то объясняя, хохоча. Машинъ подходитъ къ окну, недалеко отъ Дарьи Михайловны, и, взявъ большой бинокль, всматривается въ горизонтъ. Дарья Михайловна шьетъ.

Машинъ. — А гдe же муженекъ?

Дарья Михайловна. — Пообeдалъ, ушелъ. Гдe-нибудь бродитъ. (Горько.) Богъ его знаетъ, гдe.

Машинъ. — Вонъ она… и Усачевка. Трофимычъ ужъ строиться началъ послe пожара. Мeсяцъ пройдетъ… и какъ не бывало ничего. Вашъ-то, Сергeй Петровъ, очень тогда старался. Молодцомъ. Могъ бы медаль получить.

Дарья Михайловна. — Что ужъ тамъ медаль, Иванъ Иванычъ. Это онъ съ налету, по горячности. А-то мало совсeмъ сталъ работать, хозяйство запустилъ. Говоритъ, скучно здeсь. Все опостылeло. Даже хочетъ въ Москву перебираться; буду, говоритъ, за пятьдесятъ рублей служитъ, такъ хоть въ театръ схожу, музыку послушаю.

Полежаевъ. — Въ Москвe трудно. Въ Москвe… народу много.

Дарья Михайловна. — А мeсто развe найдешь? Да и такъ-то сказать: поглядeлъ онъ на все на это (показываетъ вокругъ), на барскую жизнь. Мы вeдь не тe люди, что они… Леонидъ, Арiадночка. А онъ тянется.

Машинъ. — Наше дeло простое. Знаете. Посeялъ ржицы, овсеца. Убралъ.

Подходятъ Генералъи Полежаевъ.

Полежаевъ. — Вы мнe говорите о разныхъ умныхъ и серьезныхъ вещахъ. Я слушаю. Но, признаюсь, взглянешь въ окно, на этотъ свeтлый пейзажъ, и мысли отклоняются. Вспомнишь о томъ, что къ дeлу не относится.

Генералъ. — А это, знаете ли, мечтательно-романтическая жилка въ васъ есть… а-ха-ха.

Полежаевъ(останавливается, подходитъ къ окну). — Нeсколько лeтъ назадъ мы жили съ Арiадной въ Ассизи. Тамъ мeсто высокое, видна вся Умбрiя.

Дарья Михайловна. — Гдe это… Ассизи?

Полежаевъ. — Въ Италiи. Городокъ и старинный монастырь. Тамъ, Дашенька, нeкогда подвизался св. Францискъ, великiй милостивецъ. Да. Мнe и вспомнилось. Тамъ видна съ высоты вся долина, полная необыкновенной тишины. Бывали дни именно какъ сейчасъ — опаловые, перламутровые; вдругъ выглянетъ солнышко и заиграетъ гдe-нибудь

вдали пятномъ; или за десятки верстъ прольется дождемъ тучка, и этотъ дождь какъ-то виситъ, недвижно, сeроватой сeткой. И такъ же, какъ изъ окна читальни, гдe передъ обeдомъ я читалъ о жизни святого, маячила далекая Перуджiя.

Генералъ. — Весьма поэтически, хотя, конечно… и далеко отъ всякихъ земствъ.

Полежаевъ. — Вeроятно, Душа святого оставила свой слeдъ въ той мeстности. Нигдe не видeлъ я подобной чистоты, безмятежности. Мнe кажется, что всякiй, кто измученъ, обрeлъ бы тамъ миръ.

Дарья Михайловна. — Я нигдe не бывала. Не только въ Италiи, а и въ Москвe-то всего разъ. (Откусывая нитку.) Такъ и проживешь, ничего не зная. Иванъ Иванычъ, вы вeдь тоже рeдко отсюда выeзжали?

Машинъ. — Не часто… Такъ, въ округe приходится, а въ Москву рeдко. (Какъ бы припоминая.) Годковъ, пожалуй… пятнадцать.

Дарья Михайловна. — Живетъ, живетъ человeкъ, да и возропщетъ. Прямо говорю, возропщетъ.

Полежаевъ. — Ахъ, конечно, бываетъ.

Машинъ. — Iовъ-то… возропталъ, а потомъ все же-таки… смирился.

Дарья Михайловна. — Iовъ. Хорошо про Iова говорить, это когда было. А тутъ живешь, трудишься, только и знаешь, что работа да забота, а къ чему все? (Глотая слезы.) И жизни не видишь.

Машинъ. — Богу-то виднeе. По-нашему… по-христіанскому… роптать грeхъ.

Дарья Михайловна. — Это и папаша покойный въ церкви говорилъ. Проповeдь по бумажкe читалъ. Да это-жъ все слова.

Полежаевъ. — Да. Но что скажешь ты лучше этихъ словъ?

Машинъ. — И не слова… ежели мы… вeрующiе.

Генералъ(перелистывая иллюстрированный журналъ). — Une querelle tout `a fait th'eologique. А-а, говоря откровенно, я мало въ этомъ понимаю. Всe эти Iовы и прочее… не по моей части.

Изъ балконной двери входятъ Лапинская, за ней Арiаднаи Саламатинъ.

Они съ ракетками въ рукахъ.

Лапинская(представляетъ шансонетную пeвицу, покачивая боками, дeлаетъ полукругъ по комнатe. Напeваетъ):

Je suis une petite cocotte d’Amerique,

Je traverse en bateau L’Atlantique

Дарья Михайловна забираетъ шитье и уходитъ.

Генералъ. — Браво!

Арiадна(Саламатину). — Вы, пожалуй, играете и лучше меня…

Саламатинъ(кладетъ ракетку). — Въ этомъ не можетъ быть сомнeнiй.

Арiадна(горячо). — Положимъ, я-то въ этомъ сомнeваюсь. И если бы не надо было Лапe уeзжать… (Подходитъ къ мужу.) Ты знаешь, мы послeднiй сэтъ шли съ нимъ поровну. У него пять геймовъ, и у меня.

Полежаевъ(отчасти разсeянно, какъ бы думая о другомъ). — Великолeпно, мой другъ. (Цeлуетъ ея руки.)

Арiадна(быстро, негромко). — Какъ себя чувствуешь?

Полежаевъ(не выпуская ея руки). — Очень хорошо. Я сейчасъ только разсказывалъ, какъ мы жили съ тобой въ Ассизи.

Арiадна. — Ахъ, Ассизи! (Тоже задумывается, какъ бы слегка взволнованная.)

Лапинская(генералу.) — Я могу и англiйскую шансонетку представить, и русскую. (Наигрываетъ на пiанино и напeваетъ какую-то чепуху, якобы по англiйски.) Это мой собственный англiйскiй. У меня и польскiй свой.