Ариадна
Шрифт:
Лапинская. — Ничего не буду разсказывать. Совершенно не буду.
Игумновъ. — Во всякомъ случаe, должны. Да и правда, смeшно. Жилъ-былъ человeкъ. Попробовалъ то, другое, женился на скромной дeвушкe, поповнe…
Лапинская. — Только не впадайте въ сантиментальное восхваленiе жены…
Игумновъ. — Получилъ крошечное имeньице, и погрузился въ молочное хозяйство, въ жмыхи, сeялки, клевера.
Лапинская. — И преуспeлъ.
Игумновъ. — Преуспeлъ.
Лапинская. — Нивы его стали тучны, овцы златорунны.
Игумновъ. — Все перебиваете.
Лапинская. — И вотъ предстала предъ нимъ дeва изъ земли Ханаанской, собою худа и плясовица, и многимъ прельщенiемъ надeлена. Онъ же захотe преспать съ нею. Однимъ словомъ… ну, дальше я не умeю. Только ничего не вышло. Лишь себe напортилъ.
Игумновъ. — Вотъ именно. А она укатила, все такая же счастливая, веселая.
Лапинская. — Ошибка! Она уeхала, и все попрежнему не знала… одного не знала…
Игумновъ(кротко). — Кого бы еще въ себя влюбить.
Лапинская(смотритъ на него внимательно и какъ бы съ грустью.) — Она не знала, любитъ ее другъ, или не любитъ?
Игумновъ. — Конечно, любитъ.
Лапинская(совсeмъ тихо.) — А она сомнeвалась. И все острила, все дурила…
Игумновъ. — Она была… прелестная.
Входитъ Дарья Михайловна.
Дарья Михайловна (раскраснeлась отъ варки варенья, голова повязана платочкомъ, сверхъ платья передникъ. Въ рукахъ держитъ блюдечко). — А вы-таки сбeжали, Татьяна Андреевна. Не дождались вишенъ, да и крыжовникъ безъ васъ дошелъ. Боялись, что пожелтeетъ. А видите, какъ прелесть. Смотри, Сережа, прямо зеленый, точно сейчасъ съ вeтки. (Протягиваетъ блюдце съ горячимъ еще вареньемъ.)
Игумновъ. — Зам-мeчательно!
Лапинская(беретъ ложечку). — Я люблю сладости. Можно?
Дарья Михайловна. — Пожалуйста.
Лапинская быстро и ловко смахиваетъ въ ротъ все варенье.
Игумновъ(смeется). — Только мы его и видeли. Ничего не оставила?
Лапинская. — Что жъ на него смотрeть.
Игумновъ. — Цо-ппъ! И пустое блюдечко.
Дарья Михайловна. — Какъ ты странно говоришь. Будто упрекаешь Татьяну Андреевну. Я затeмъ и принесла, чтобы пробовали.
Игумновъ. — Да, странно. Конечно, странно. (Смотритъ въ сторону.)
Дарья Михайловна(садится). — Тутъ такое мeсто красивое, посидeла бы, да некогда. Мужики говорятъ, нынче молодого сада не выкосить. Трава буйна. И понятно, просятъ еще водки. (Игумновъ молчитъ.) Да, забыла тебe сказать: заeзжали изъ лавки, отъ Сапожкова, въ среду теленка рeжутъ, предлагаютъ телятины. Что жъ, по-твоему, взять?
Игумновъ(не сразу). — Какъ знаешь.
Дарья Михайловна. — Теленокъ хорошiй, поеный. Это ужъ я знаю. А у Аносова опять Богъ знаетъ что дадутъ. Какъ ты посовeтуешь? (Игумновъ молчитъ.) Сережа, ты слышишь?
Игумновъ. — Слышу.
Лапинская. — Ну что жъ, вамъ русскимъ языкомъ говорятъ, брать у Сапожкова или нeтъ?
Дарья Михайловна. — Чего же ты…
Игумновъ. — Мнe это надоeло. Понятно? Смертельно надоeло. Покупайте телятину, баранину, свинину, я пальцемъ не пошевельну. (Уходитъ.)
Дарья Михайловна. — Разсердился! Что такое? (Смущенно.) Правда, какой нервный сталъ. Изъ-за пустяка вспыхиваетъ…
Лапинская. — Эти великiе визири всe такiе.
Дарья Михайловна. — Какiе визири?
Лапинская. — Ну, мужья. Воли много забрали.
Дарья Михайловна. — У Сережи, правда, характеръ горячiй, но всегда онъ былъ добръ со мной. А послeднее время… Такъ непрiятно. Ему будто все скучно, апатiя какая-то. Говоритъ, мы здeсь страшно опустились.
Лапинская. — Всe они жалкiя слова говорятъ.
Дарья Михайловна. — Конечно, здeсь не столица… И многаго ему нехватаетъ. Онъ очень музыку любитъ… Теперь его интересуетъ новые танцы, вотъ, какъ вы танцуете.
Лапинская. — Наши танцы всe ф-ф, мыльный пузырь.
Дарья Михайловна. — Я его даже понимаю. Да что подeлать? Мы не можемъ жить въ городe.
Входятъ Машинъи Полежаевъ.
Машинъ. — Прямо, знаете, Леонидъ Александровичъ… надо бы сказать… посовeтовать. (Кланяется Лапинской, Дарьe Михайловнe.)
Полежаевъ. — Иванъ Иванычъ недоволенъ…
Машинъ(дамамъ). — У меня въ жнеe шестеренька поизмоталась… думаю, у сосeда не нашлось бы. Только, на московское шоссе выeзжаю, изъ-за поворота… да… автомобиль. Вороненькiй мой въ сторону, дрожки совсeмъ было набокъ… я-то удержался, все же. Помиловалъ Богъ.
Дарья Михайловна. — Чей же это автомобиль?
Машинъ. — Генераловъ, какъ есть… генераловъ. И такъ, знаете ли, мчался… просто пыль… тучей. Точно бы мнe показалось — Арiадна Николаевна за управляющаго. Молодой же человeкъ этотъ, господинъ Саламатинъ, сзади, на сидeньe.
Лапинская. — Арiадна покажетъ…
Дарья Михайловна. — Мнe сегодня говоритъ: хочу, говоритъ, попробовать, какъ это сто верстъ въ часъ eздятъ.
Машинъ(Полежаеву). — Да… ну, а насчетъ шестереньки какъ же? У васъ-то, запасная найдется? Машина та же… Адрiансъ-платтъ.
Полежаевъ. — Вeроятно… Конечно. Я думаю, найдется. Хотя, говоря откровенно, и самъ не вполнe знаю, что у насъ есть, чего нeтъ.
Лапинская. — Иванъ Иванычъ, а что вы думаете о любви?
Машинъ(недоумeнно смотритъ не нее). — Я говорю: шестереньки нeтъ ли…
Лапинская. — А я васъ спрашиваю, каковъ вашъ взглядъ на любовь.
Машинъ(Полежаеву). — И номеръ помню: сто семьдесятъ, а.
Лапинская(сбeгаетъ къ водоему). — Прямо, со мной и разговаривать не желаетъ.