Арифметика демократии

Дудин Роман Александрович

После процедуры деления кому-то достались сотни апельсинов, кому-то десятки, а кому-то просто апельсины. Впрочем, положение последних было не самым худшим, если учитывать, что кому-то достались дольки, кому-то всего одна долька, а ещё очень многим пришлось огромным числом делить между собой одну дольку. Последний процесс был настолько щепетильный, что каждый напрягал, как мог, все свои силы, чтобы не дать обделить себя ни на миллиграмм. Для каждого было делом принципа отстоять вещь, которая была не только вкусной и полезной, но и как будто-то что-то олицетворяющей. Что именно, они могли даже выразить словами, но чувствовали, что это очень, очень важно.

Поскольку апельсины протухали раньше, чем их успевали съесть те, у кого их было слишком много, их хозяевам приходилось придумывать другие способы их использования. Они кидались ими друг в друга,

стреляли по ним, используя в качестве мишеней, и придумывали другие развлечения, которые все вместе получили названия "апельсинобол". Основной изюминкой апельсинобола было то, что позволить себе такие вещи могли только они. Такое отношение к апельсинам, конечно, многим казалось расточительным, но что же поделать, ведь апельсины то принадлежали им по праву, а в правовом обществе собственники имели право распоряжаться принадлежащими им вещами, как им заблагорассудится.

Ещё апельсины часто использовались хозяевами так же во взаиморасчётах между собой, и в качестве оплаты за разные обязательства и соглашения. Так же активно применялись в качестве премий за всевозможные действия, на которые ради них можно было заставить пойти особо нуждающихся. Апельсиновые дольки были столь востребованы, что иногда нуждающиеся готовы были на любую работу, чтобы получить их. Имеющие много апельсинов заставляли их проделывать разные смешные трюки, чтобы развлечься, и платили за это апельсины. Например, ползать на четвереньках, и кукарекать петухом. Иногда устраивались целые конкурсы, где приз доставался тому, кто сделает самый смешной трюк. За дольки так же богатые заставляли бедных носить себя на шее, и то же за это платили. Ещё были очень популярны бои, где победитель награждался апельсином. За каждый выбитый сопернику зуб боец тоже отдельно премировался апельсином. Собиравшиеся поглазеть на бои богачи даже делали ставки на количество выбитых зубов. И в качестве ставок тоже использовались дольки и апельсины. Наиболее богатые иногда устраивали даже групповые бои.

Благодаря всему вышеописанному, каждый, кому не хватало той доли, которая ему доставалась по Закону, мог пойти и заработать столько, сколько ему не хватает. И когда кто-то возмущался, что не удовлетворён своими правами и свободами, ему отвечали: "Иди и работай, кто тебе мешает? А если не хочешь, то сиди и не ной!". Такое положение дел не всем казалось справедливым, но они никак не могли подобрать подходящих слов, чтобы чётко выразить состав претензий, а без этого претензии никто не хотел слушать. Кажется кому-то его положение унизительным - его личное дело; никто не заставляет его считать иначе, а другим вот так не кажется, и у него нет права навязывать им своё мнение. Ведь жили то они в правовом обществе, а в правовом обществе каждый имеет право иметь своё мнение о происходящем, и никого не слушать.

Однажды к занимающимся очередной делёжкой апельсиновой дольки толпе подошёл человек и сказал:

– Если вам так важно то, за что вы тут боретесь, то, что же вы меня проигнорировали, когда я предлагал вам гораздо больше гораздо меньшими усилиями? Почему вы не послушали меня, когда я предлагал вам учиться считать? А если вас устраивает что-то недополучать, то, почему я тоже должен из-за вас в конечном итоге недополучать то, что мне полагается по справедливости?

Это был тот самый человек, который не хотел принимать Закон правового Общества. Ему в ответ последовали реплики:

– Мы не понимаем, чём ты говоришь!

– Уйди, не видишь - нам некогда?!

– Можешь высказывать тут, что хочешь, а мы имеем право слушать, или не слушать.

– Ты не имеешь права указывать нам, на что мы должны тратить своё время и силы!

– Руки прочь от наших свобод!

И, когда тот, кто сказал фразу про права и свободы, её произнёс, он почувствовал за собой силу правовой системы Общества, готовой всей своей мощью встать на защиту его прав, по одному его требованию. И, ощущая себя частью этой силы, готовой действовать в его интересах, и будучи наделённым полномочиями представлять её, и даже говорить от её лица в определённых случаях, он почувствовал что-то, чего как раз ему и не хватало при деле же дольки. Так сложились устои правового Общества, а день принятия Закона его инициатор стал отмечать каждый год с особой пышностью.

История пятая . Как появилась оппозиция

У

создавшейся системы распределения была одна особенность. Когда распределяющий тысячу недодавал находящимся под "сотникам" то, что им полагалось по Закону, они говорили про него, что он не умеет считать, и не способен правильно поделить апельсины. Когда от них недополучали "десятники", последние говорили то же самое и про них, и про главного. А когда самые низшие недополучали своего, они говорили это про всех них сразу. При этом, все по опыту знали, что когда начинают делить не с них, они в конечном итоге недополучат своего. И когда каждый говорил всем, что надо начинать делить с него, а его не слушали, он объявлял всех идиотами, не способными принимать разумные доводы. Поэтому позиция типичного низшего участника Общества обычно сводилась примерно к следующему: "У нас в правительстве одни идиоты, которые не умеют считать, и не могут поделить апельсины правильно, а вот если бы я был главным, я бы научился, и поделил бы, как положено. И вокруг меня тоже все идиоты, которые не понимают, что меня надо сделать главным, а раз меня не хотят делать главным, то и зачем мне учиться считать?". Позиция же типичного вышестоящего включала обвинение в идиотизме лишь тех из окружающих, кто были равными и вышестоящими. Кем они считали низших, неизвестно, ибо они про них они ничего не говорили. Но когда они обвиняли равных и высших в идиотизме, они почему-то косились именно на последних, и при этом голос у них звучал как то не особо уверено, что характернее всего ощущалось у тех, кто был уполномочен делить сотни. Создавалось впечатление, что эти вообще не верят в то, что говорят, а делают это только для вида, чтобы потребовать у главного больше апельсинов. Низшие же, наоборот, заявляли о своей позиции с таким жаром и уверенностью, что не оставалось никаких сомнений в их искренней убеждённости. И когда вышестоящие говорили о том, что ещё более высшие не умеют считать, их заявления подхватывались низшими с таким энтузиазмом, что у заявляющих появлялся какой-то спортивный интерес им подыгрывать. И, поддаваясь азарту дирижировать общим настроением, они настолько втягивались в роль, что, как будто добирали от неё недостающей им уверенности в своих словах.

Однажды один из уполномоченных делить сотню апельсинов официально заявил: "Сначала мне мои пятьсот апельсинов на мою сотню. А потом, делите, как хотите!" Красноречиво изложив, как мог, это своей сотне, он добился практически полного её одобрения. Так же ещё с ним, в принципе, был согласен другой его коллега, но с одной оговоркой: первые пятьсот должны были достаться его сотне, а вторые - сотне партнёра. И был ещё один уполномоченный делить десяток, который тоже кое-что имел против существующего порядка. Правда позиция последнего была в том, чтобы сначала главный брал свои апельсины, а потом уже, при делении между его десятком, им отдавалось пятьдесят. Как это должно было отразиться на остальных, его не особо волновало, так же, как не волновало и его новых "единомышленников". Простым же участникам Общества было абсолютно всё равно, что и как должно было быть прописано в цифрах, которых они не понимали, но им было важно, чтобы им каждому доставалось по пять, и они готовы были кинуться на поддержку каждому, кто им это пообещает.

После очень долгих и жарких дебатов по формированию единой позиции, наконец, была достигнута договорённость в рамках общей программы: "Когда начинают делить не с нас, это не правильно!". С этим лозунгом появилось новое движение, которое в последствии получило название "оппозиция".

Поддержали оппозицию все участники Общества из сотен и десятков его основателей. Потом к ним присоединились ещё уполномоченные делить, с их десятками и сотнями, и все со своими собственными подпрограммами, но в рамках общего лозунга. И таким образом, их общее движение стало набирать силу, и однажды стало настоящим большинством.

Глава Общества к оппозиции отнёсся спокойно. Он сказал, что общество у нас демократическое, а правовом и свободном демократическом обществе всегда может быть оппозиция, ибо каждый имеет право на своё мнение. И если оппозиция предоставит лучшую программу деления, чем та, что внедрена им самим, его долг, как не справившегося с задачей лидера, уйти. Только одно условие для этого должно быть выполнено: оппозиционеры должны предоставить ему законопроект, в котором должно быть прописано, что и как в конечном итоге должно быть в соответствии с действующим Законом поделено, включая их собственные доли.