Арифметика любви

Грэхем Линн

— Как бы она смогла, если не знала, где я? Мой отец был в постоянных разъездах, и она, естественно, полагала, что я с ним!

Сантино тяжело вздохнул.

— Узнав о смерти своего сына, Джино дал мне разрешение связаться с твоей матерью…

— Я тебе не верю! — лихорадочно воскликнула Фрэнки.

— Твой дед сказал: «Пусть моя невестка приедет сюда и поговорит с нами, тогда мы решим, где лучше ребенку». Приехав в Лондон, я встретился с Деллой. Твоя мать не сделала ничего.

— Это неправда… это не может быть правдой!

— Прости, но это так, — спокойно

уверил ее Сантино, потом взглянул в ее наполненные ужасом глаза и отбросил прежний дипломатичный тон: — Твоя мать всегда знала, где ты, потому что Марко сообщил ей. У Деллы очень слабый материнский инстинкт, и к тому времени, когда я встретил ее, она развлекалась со своим вторым мужем. Даже когда я сказал, что Марко мертв, она не сочла это веской причиной, чтобы забрать тебя.

Фрэнки резко отвернулась от него, слезы жгли ее глаза. Сильная хмужская рука накрыла ее конвульсивно сжатые пальцы, но она упрямо оттолкнула Сантино.

— Рассказывая тебе правду, я выбирал меньшее из двух зол. После смерти отца ты проклинала деда за то, что он держит тебя на Сардинии. Я не могу позволить тебе вернуться к семье в таком состоянии.

Сантино наконец раскрыл то, чего Фрэнки всегда втайне боялась. Ее молодая и красивая мать вернулась к своей прежней жизни, как только дочери не стало, — довольная, возможно, даже обрадованная освобождению от тягот ухода за ребенком. Когда Фрэнки в шестнадцать лет вернулась домой, эта ужасная правда смотрела ей прямо в лицо… Она глупо идеализировала свою отстраненную и незаинтересованную родительницу все годы, что жила на Сардинии.

— Спасибо, что рассказал мне, — выдохнула Фрэнки, пытаясь сохранить гордость. — Это следовало сделать давным-давно.

Сантино тронулся с места.

— Не мне было принимать решение.

Отчаянные рыдания сдавили горло Фрэнки. Она ненавидела и боялась силы своих эмоций. Никто никогда в жизни ее не любил…

Ни бездушная мать, ни беспомощный отец, который украл ее в тщетной надежде наказать отдалившуюся жену, ни семья ее отца, которая вынуждена была ее принять И уж конечно, не любил Сантино, который уже признал, что женился на ней из жалости

Тихие всхлипывания вырвались из ее сжатых губ.

— Поплачь… это всегда тебе помогало, — с потрясающим спокойствием предложил Сантино.

— Я ненавижу тебя, Сантино… — произнесла Фрэнки голосом капризного ребенка.

— Но ты по-прежнему смотришь на меня как голодный малыш в кондитерском магазине. Это не изменилось.

Волна бессильной злобы накатила на ФрэнКи.

— Действительно изменилось только то — неторопливо продолжал Сантино, — что я больше не чувствую преимущества перед детской невинностью, которая, полагаю, давно ушла…

Когда царственно посаженная темная голова слегка повернулась, словно ставя под вопрос последнее утверждение, Фрэнки сорвалась.

— А ты что думаешь? Неужели ты искренне воображаешь, будто, увидев тебя с той наглой блондинкой, я навсегда потеряла интерес к сексу? — Фрэнки расправила плечи, забыв о слезах. — Да, ты, наверное, думаешь, будто разбил мое сердце… ничуть не бывало! Я преодолела увлечение тобой

в одну секунду и, поверь мне, не теряла времени даром в поисках мужчины, который действительно хочет меня…

— Давай обойдемся без подробностей, — ледяным тоном прервал Сантино.

Фрэнки вспыхнула, стыдясь своего взрыва, тем более что она лгала. Отказ Сантино от ее любви был жестоким ударом по самолюбию и заставил с настороженным недоверием относиться ко всем мужчинам. Конечно, у нее были поклонники, но ни в одной из тех коротких связей не доходило до интимных отношений. Она не встретила ни одного мужчины, которого бы желала так, как желала Сантино.

— Твоя семья полагает, что ты продолжила свое образование в Лондоне.

Фрэнки заволновалась.

— Ты общаешься с ними?

— Естественно. Что касается их, то я попрежнему твой муж и их родственник, — спокойно объяснил Сантино.

Ее муж. Вот результат того выбора, который он вынудил сделать. Три недели на Сардинии с Сантино. Она просто не могла представить, как лечь в постель с ним. Она не могла даже представить, что Сантино захочет лечь в постель с ней. В конце концов, это тот же мужчина, который обращался с ней как с младшей сестренкой все шесть месяцев, что они жили под одной крышей. А все думали, что они муж и жена.

Все то время Фрэнки понимала, что их брак фиктивный. С самого начала Сантино спал в соседней спальне. Она не могла понять его сверхъестественное нежелание сделать то, что все мужчины, по словам Терезы, делают слишком охотно. И Фрэнки стыдилась столь очевидного отсутствия в ней притягательности, чтобы поделиться с кем-то унизительным секретом.

Фрэнки никогда бы не обнаружила, что у него есть другая женщина, не реши она приехать посреди недели в Кальяри.

Она неожиданно увидела Сантино с хорошенькой блондинкой. Он даже не заметил Фрэнки, и она последовала за ними в подъезд многоквартирного дома. Фрэнки растерянно наблюдала, как Сантино и его спутница вошли в лифт. А в следующий момент их губы слились в пылком поцелуе нетерпеливых любовников, страстно стремящихся поскорее остаться наедине, подальше от любопытных глаз. За долю секунды до того, как двери захлопнулись, Сантино поднял голову и увидел Фрэнки. Она никогда не забудет это выражение злости, вины и сожаления, которое исказило его привлекательное лицо…

И сейчас, став на пять лет старше и мудрее, она оплакивала свою глупость и наивность. До того момента она искренне верила, что их брак настоящий, что Сантино действительно любит ее. Но с самого начала Сантино планировал аннулировать их брак и восстановить свою свободу. Жена-малолетка, припрятанная в горах, — так он назвал ее. Постыдная тайна и, несомненно, тяжкая и отвратительная ответственность…

День клонился к вечеру. Они проезжали через сонные деревушки, окруженные оливковыми садами и виноградниками. Горная дорога поднималась все выше, и деревья постепенно редели. Начались пастбища. Их дикое и пустынное великолепие оживляли лишь отары овец и пастушьи шалаши. Наконец они свернули с дороги на разбитый проселок, в конце которого была Сьента.