Арина Родионовна
Шрифт:
А в третьей статье того же цикла критик завёл речь о «святой связи пушкинской натуры с Ириной Родионовной, святой любви к почве, к преданиям, к родному быту», которые, по утверждению А. А. Григорьева, всегда являлись «нашей эгидой против сухой практичности и сурового методизма!» [24] .
Не преминул высказаться на сей счёт и Ф. М. Достоевский. Коснувшись в «Зимних заметках о летних впечатлениях» (1863) проблемы западного влияния на Россию, «нашей жизни по европейским складам», которые всё же не лишили русских их национальной самобытности, мыслитель писал: «Ведь не няньки ж и мамки наши уберегли нас от перерождения. Ведь грустно и смешно в самом деле подумать, что не было б Арины Родионовны, няньки Пушкина, так, может быть, и не было б у нас Пушкина. Ведь это вздор? Неужели же не вздор? А что, если и в самом деле не вздор?
24
Там же. С. 185.
Вот
(Стоит отметить, что в то время имя Арины Родионовны уже стало чуть-чуть известно и европейской публике — в частности, итальянской. Поэт и драматург Пьетро Косса (Cossa; 1834–1881) издал в 1870 году в Риме «историческую драму» «Puschkin. Drama Storico» и в сочинённом для произведения диалоге Пушкина с бароном А. А. Дельвигом вложил в уста заглавного персонажа следующие показательные слова: «Моим учителем был живой язык народа, анонимного поэта, который вечно страдает и поёт. Это была моя няня, добрая Ирина, бедная старушка, рождённая в крестьянской среде; если грядущее поколение будет чтить моё имя, должна быть не забыта и эта бедная старушка» [26] .)
25
Достоевский Ф.Искания и размышления. М., 1983. С. 153.
26
Устимович П.Пушкин и его няня // Красная панорама. 1926. № 28. С. 5. В 1899 году упомянутая драма была переведена на русский язык и издана (вместе с драмой «Александр Пушкин» другого итальянца, В. Карреры) в Санкт-Петербурге.
Страстным почитателем Арины Родионовны являлся И. С. Аксаков. Видный славянофил вспомнил о ней, к примеру, в биографии Ф. И. Тютчева, где сравнил дядьку Фёдора Ивановича с пушкинской няней и отвел таковым слугам «почётное место в истории русской словесности». «В их нравственном воздействии на своих питомцев, — утверждал И. С. Аксаков, — следует, по крайней мере отчасти, искать объяснение: каким образом в конце прошлого и в первой половине нынешнего столетия в наше оторванное от народа общество — в эту среду, хвастливо отрекающуюся от русских исторических и духовных преданий, пробирались иногда, неслышно, незаметно, струи чистейшего народного духа?» [27]
27
РА. 1874. № 10. С. 24.
Столь же вдохновенно И. С. Аксаков вещал об Арине Родионовне в речи на московских пушкинских торжествах 1880 года. Выступая 8 июня на заседании Общества любителей российской словесности (следом за произведшим неслыханный фурор Ф. М. Достоевским), он говорил о Пушкине как «русском человеке», художнике «с таким русским складом ума и души, с таким притом глубоким сочувствием к народной поэзии — в песне, в сказке и в жизни». А далее И. С. Аксаков произнёс с кафедры следующее:
«Внешнюю разгадку этого явления следует искать, прежде всего, в деревенских впечатлениях детства и в его отношениях к няне. Но и няня и детские впечатления деревни таились тогда в воспоминаниях почти каждого отъявленного отрицателя русской народности, так что такая русская бытовая черта в поэзии Пушкина является уже сама по себе нравственною его заслугою и оригинальною особенностью. В самом деле, от отрочества до самой могилы этот блистательный прославленный поэт, ревностный посетитель гусарских пиров и великосветских гостиных, „наш Байрон“ притом, как любили его называть многие, не стыдился всенародно, в чудных стихах, исповедовать свою нежную привязанность — не к матери (это было бы ещё не странно, так и многие поэты делали), а к „мамушке“, к „няне“, и с глубоко искренней благодарностью величать в ней первоначальную свою музу… Так вот кто первая вдохновительница, первая муза этого великого художника и первого истинно русского поэта, это — няня, это простая русская деревенская баба!.. Точно припав к груди матери-земли, жадно в её рассказах пил он чистую струю народной речи и духа! Да будет же ей, этой няне, и от лица русского общества вечная благодарная память!»
Затем, анализируя обращённые к Арине Родионовне стихи Пушкина, И. С. Аксаков отметил их художественное своеобразие: «…B это (пушкинское. — М. Ф.)время в нашей литературе если и встречалось благосклонное упоминание о русской женщине из простонародья, то не иначе как о „простодушной поселянке“» [28] .
Шедшая в те десятилетия усиленная археографическая работа по собиранию материалов о Пушкине способствовала попутному выявлению и осмыслению некоторых сведений о пушкинской няне. Упоминания о ней появились в «Москвитянине», «Журнале Министерства народного просвещения», «Русской старине» и других периодических изданиях, в пушкиноведческих книгах и статьях ряда авторитетных учёных. Так, Валериан Майков (сын писателя и издателя В. Н. Майкова) в очерке «„Сказка о рыбаке и рыбке“ Пушкина и её источники» (1892) утверждал, среди прочего:
28
Цит. по: Речи о Пушкине: 1880–1960-е годы / Сост., подг. текстов и коммент. В. С. Непомнящего и М. Д. Филина. М., 1999. С. 67. Выделено И. С. Аксаковым.
29
Майков В.«Сказка о рыбаке и рыбке» Пушкина и её источники // ЖМНП. 1892. № 5. С. 147.
В конце XIX века имя няни поэта попало на полосы «Нивы», «Киевского слова», «Жизни и искусства», «Задушевного слова» [30] , замечено в иных журналах и газетах империи. Пробудился интерес к милой старушке и у российских стихотворцев средней руки.
В 1899 году были напечатаны и первые специальныештудии об Арине Родионовне.
К юбилею Пушкина публицист И. Щеглов (И. Л. Леонтьев) попробовал установить точный адрес петербургского дома, в котором няня завершила свои дни, — и оповестил о результатах своих поисков читателей суворинского «Нового времени» [31] . Спустя месяц уже подписчики «Московских ведомостей» ознакомились с содержательной статьёй Е. Поселянина «Русская няня» [32] [33] . А вскоре именно Е. Поселянину было суждено подвести итоги изучения данной темы за дореволюционный этап развития пушкинистики.
30
См.: <Аноним>.Няня // Киевское слово. 1887. № 26. 29 января. С. 2; Сементковский Р. И.Что нового в литературе?: Критические очерки // Нива. 1896. № 8. Стлб. 804–805; Кричевский Ал.Воспоминание о Пушкине и его няне // Жизнь и искусство. 1899. № 8. С. 4–5; <Аноним>.Пушкин и его няня // Задушевное слово. 1899. № 2. С. 30–32; и др.
31
Щеглов Ив.Дом, где скончалась няня Пушкина // Новое время. 1899. № 8425. 12 августа. С. 2. Позднее этот очерк (в расширенном виде, с ошибочными выводами) вошёл в кн.: Щеглов И.Новое о Пушкине. СПб., 1902. С. 92–104.
32
См. Приложение II.
33
Московские ведомости. 1899. № 254. 10 сентября. С. 3–4. В том же году Московская университетская типография отпечатала «Русскую няню» Е. Поселянина отдельной брошюрой тиражом в 50 экземпляров.
На исходе января 1917 года Е. Поселянин поместил в «Новом времени» пространный очерк «Пушкин и его няня. К Пушкинской годовщине» [34] , где многие фразы, несомненно, шли от сердца, однако по мысли не отличались новизной. «Она была та чудная сила, — читаем в данном очерке, — что в этой манерной среде, при родителях, вертевшихся в шумихе светской полуиностранной жизни, сделала из него народного русского поэта, что невидимо сберегла и выходила эту беспримесную русскую душу, вместившую в себя всю гамму родины, звучавшую всем разнообразием музыки русского чувства».
34
Новое время. 1917. № 14 692. 29 января (11 февраля). С. 6.
Хотя Е. Поселянин в газетных столбцах и твердил порою зады, некоторые высказывания публициста были всё-таки довольно интересными, неизбитыми. Сказанное относится прежде всего к описанию того периода жизни Пушкина, который наступил после кончины Арины Родионовны: «Он стал без неё сиротой, потому что никто так его не любил, как она, этою — самою нужною и самою редкою в жизни — любовью, всё дающею и ничего не требующею, любовью, к которой можно прильнуть и отдохнуть…» Пускай спорным, но логичным развитием такого тезиса стало допущение, как будто предвосхитившее построения нынешних адептов «альтернативной истории»: «И если б в те ужасные дни, когда назревала трагедия, была ещё жива Арина Родионовна и находилась при Пушкине, его судьба, быть может, сложилась бы иначе. Ему не перед кем было тогда открыться, некому было прикоснуться к его ранам опытною успокаивающею рукою».
В завершение очерка Е. Поселянин заявил, что в Петрограде или Москве «давным-давно пора воздвигнуть в лице Арины Родионовны прочный вещественный памятник этой светлой силе русского простонародья».
Другую, отнюдь не «светлую» и не заинтересованную в «литых из меди» монументах, силу, уже выводимую кое-кем на столичные улицы и сбивавшуюся там в ропщущие, звереющие с каждым часом толпы, увлечённый автор очерка, по всей видимости, упустил из виду.
Через несколько дней после появления этой публикации занавес опустился: в России произошла революция, началась Смута…