Арис. Ярость Непокорных
Шрифт:
Смотрю в его глаза и вижу самую настоящую ненависть, разбавленную дикой похотью. Чеканит слова, но говорит их не мне, а себе. Выросшая среди самых сильных демонов Мендемая, я вижу в его взгляде бездну, которую не видела ни у кого больше. Бездну, по краям которой языками пламени поднимается ярость и жажда мести.
И меня утягивает прямо к самому краю пропасти. Утягивает его мускусный запах и близость сильного тела, его губы, которые произносят слова, будто зачитывают какой-то приговор. Прикусить язык до крови, чтобы не застонать, когда сжал сосок, когда впился пальцами в шею. Не отрывая взгляда от медленных движений губ. Наваждение, которое спадает с последними его словами. Скатывается вниз, освобождая плечи, отпуская разум. И чистая злость на мужчину, позволившего себе большее,
Вцепилась в его запястья, выпустив когти.
– В Мендемае всем плевать на мечты рабов. В Мендемае рабы существуют для того, чтобы исполнять чужие мечты.
Резким движением погрузить ладонь в его грудь, удовлетворенно зашипев, когда он от неожиданности отпустил мою шею.
– Ты существуешь до тех пор, пока мечтаю я. Под знаменем моего отца. Мой тебе совет, инкуб: никогда не забывай про это.
Вынула руку, отходя назад, стараясь унять дрожь, которая всё еще не отпускала. Глядя, как ненависть из его глаз выплескивается вокруг, витает густым туманом в воздухе.
– Не ты первый, не ты последний, затаивший злобу на своих господ.
***
Такой взгляд чувствуешь сразу кожей. Инстинктивно, на уровне собственного опыта. Она дрожит от моих прикосновений и смотрит на мои губы, как завороженная...Да, девочка, я инкуб, и когда я говорю, ты начинаешь дрожать от возбуждения. Это уже моя сущность.
Вспорола мою грудную клетку, а я резко вздохнул, впуская боль. Такую привычную и ядовитую, как и ее взгляд, в котором она спрятала свое волнение. Именно смятение, позволившее на долю секунды понять, что вот так ее трогали впервые.
От последних слов я расхохотался и, прежде чем Лиат успела понять, что я сделаю, снова привлек к себе, впиваясь пальцами в длинные волосы и набрасываясь на ее губы, кусая за нижнюю, проталкивая язык поглубже. Отстранился так же неожиданно и прижал ее руку к своей окровавленной груди, к месту раны, которая уже спела затянуться.
– Запомни, я существую, только потому что я так решил. И это не имеет ничего общего с твоими мечтами...но одну из них я, пожалуй, исполню дважды.
Снова набросился на ее рот, сжимая сильно за волосы, продолжая удерживать маленькую горячую ладонь на своей груди, и снова оторвался от ее губ, тяжело дыша и чувствуя, как от этого вкуса темнеет перед глазами.
– Тебя наконец-то поцеловали...Ты ведь раньше не позволяла, верно? Одинокая маленькая принцесска, которая даже не имеет право на поцелуй, пока ее не продадут примерно так же, как и простую рабыню на благо отечеству.
И расхохотался, выпуская ее руку.
***
Мерзавец расхохотался, а уже через секунду мои губы обожгло поцелуем. От неожиданности замерла, ошарашенная, распахнув глаза, позволяя кусать губу, позволяя ему исследовать рот языком, ощущая, как сотни, тысячи иголок словно проникли под кожу, заставляя цепенеть, чувствовать, как задрожали пальцы от желания впиться в темные волосы, притянуть ближе его голову. Вдруг резко отстранился и схватил за руку, а я лишь успела подумать, что, если бы не сделал этого, я бы упала на колени. Смотрю в его глаза и понимаю, что пламя в них уже пляшет какой-то странный танец, затягивает все глубже. Его губы...влажные, слегка опухшие, растягиваются в дерзкой улыбке, и он тут же набрасывается с поцелуем, лаская и одновременно до боли кусая. И я закрываю глаза, впервые пробуя на вкус его губы, осторожно проводя по ним языком, ощущая, как сжались соски, как странной болью потянуло в низу живота.
И снова отстраняется, а мне хочется закричать, что слишком рано, что я не распробовала. А потом его слова, как ушат ледяной воды на голову...Но это именно то, что нужно, чтобы отрезвить. Чтобы не забыть, что передо мной всего лишь пленник, ничтожный раб, жизнь которого только вчера обошлась мне всего лишь в несколько сотен монет. Десяткам мужчин, более сильных и достойных, не было позволено даже поцеловать мои руки, а этот мерзавец сейчас смотрел на меня с триумфальной улыбкой, словно на какую-то
Омерзение к нему, к самой себе прокатилось по коже холодной волной, смывая остатки мимолётного безумия, и я вытираю губы, глядя ему в глаза.
– Скорее, осквернили...Словами...и действиями.
Обошла его и, быстро наклонившись, подняла меч с пола.
– Не позволяла, верно. Впрочем, можешь не обольщаться, что в наше время значит поцелуй раба?
Провела острием меча по его груди, царапая кожу.
– Я смотрю, ты возбудился? Ты заслужил разрядку. Но за свой проступок ты заслужил наказание. Непростая задача, не находишь?
Приблизилась к нему вплотную, чувствуя, как от этой близости снова начинает покалывать тело иглами возбуждения. Думая о том, чтобы быстрым поцелуем вернуть ему его же вкус. Не позволить остаться на своих губах. Наваждение какое-то…И тут же понимание - это не более чем его сущность инкуба. Не стоит придавать большего значения моей реакции на мерзавца.
Заставить себя отстраниться от него и быстрым шагом к двери, отвернувшись, чтобы не увидеть его взгляда.
– Вскоре нам предстоит непростая дорога в Арказар, и ты будешь в моем сопровождении. Ты же хочешь жить, раб? И не позволишь никому убить свою Госпожу? А я в знак своей «признательности» за верную в дальнейшем службу вне очереди разрешу приводить тебе одну из лучших местных шлюх…но потом. Вначале расплата. Ты же умный мальчик, Арис? – остановилась, повернув к нему голову, - ты же понимаешь, что заслужил своё наказание. И ты понимаешь за что именно!
Распахнуть дверь и улыбнуться, ожидаемо увидев за ней своего помощника.
– Пятьдесят плетей, Эйнстрем. Прямо сейчас. И пусть повисит до рассвета на цепях.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Арис
Я заметил его задолго до того, как он подошел ко мне. У инкубов есть одна особенность чувствовать изменение цветовых оттенков ауры любого из живых и неживых сущностей, населяющих Мендемай. Его я чувствовал лучше всех, потому что люто ненавидел. Ненавидел так, как только умеет ненавидеть ребенок. Для меня оттенки Верховного демона были черными, как мои эмоции к нему, как смерть, которую я жаждал ему подарить. Я понимал, что мне попадет за то, что влез на военный полигон, но я никого и никогда не боялся. Это не хвастовство и бравада. Во мне напрочь отсутствовало чувство страха перед кем бы то ни было. Может быть, это изъян, дефект, но факт остается фактом. Единственное, чего я тогда боялся – это того, что моей матери причинят боль, ее слез и ее смерти. Я боялся, что нас разлучат. И лишь поэтому я был готов чистить их вонючие сапоги, намазанные свиным жиром. Когда меня впервые схватили за шиворот и швырнули в ноги одному из командиров Аша, я не отказался от работы, но, глядя в желтые глаза демона, прошипел:
– Настанет день, когда вы все будете чистить сапоги моим солдатам. Запомни мое лицо, когда-нибудь именно в моих глазах ты увидишь свою смерть.
Меня ударили рукоятью кнута по лицу, а я сплюнул кровь на песок и продолжил чистить его сапоги. Я выполнил свою работу на отлично, и мне даже дали кусок тухлого мяса, завернутого в пергамент. Церберам и то давали куски посвежее.
Я смотрел как Верховный Демон приближается ко мне пощелкивая таким же кнутом, как и у командира. Я сжал свой деревянный меч обеими руками, следя за движениями демона и готовый в любой момент впиться в его лицо клыками. Может быть, я бы уже давно, как дикий зверь, набросился на Повелителя и, скорей всего, сдох бы, но меня сдерживало лишь одно – моя мать, и то, как это чудовище поступит с ней, если я его разозлю. Наивный…тогда я и не представлял, что моей матери, в отличие от меня, будет наплевать на мою судьбу. Она уже сделала свой выбор. И ублюдок от инкуба стал помехой и напоминанием о собственной измене своему хозяину. Моя мать нашла способ выжить – избавиться от меня. Точнее, она позволила чтоб из меня сделали игрушку для остроухих тварей.