Аристократ. Том 2. Адепт грязных искусств
Шрифт:
– Рэй… справа, второй… – прошептал Дарт.
– Тихо-о-о! – рявкнул Капелли, будто забыв, что он заикается. – Ещё слово – и выведу весь класс!
Все стихли.
Я покосился на Дарта и еле заметно кивнул.
Мастер элементалей, уж точно, должен был почуять хотя бы лёд. На самом деле, мешки выглядели совершенно одинаково, если не считать лент разного цвета. Сначала я подумал, что лёд, и правда, должен был начать таять и хоть как-то обозначить себя, но нет, ничего подобного.
Видимо,
Мужчина посмотрел на секундомер.
– У вас две минуты. Время пошло, – сказал он и начал отсчёт.
Одноклассники не сдержались и начали скандировать.
Одни орали:
– Ринг! Ринг!
Другие:
– Пи-и-итер, сделай Ринга!
Игра началась.
Наклонившись, я приблизил ладонь к первому мешку с синей лентой и постарался сделать так, как говорил профессор: отпустить кодо, сделать энергию продолжением руки и прощупать материал за холщовой тканью мешка.
Ничего.
Совсем ничего. Пустота.
Питер в это время хмурился и тоже держал руку над первым мешком, только с красной лентой. Мы опять переглянулись и, будто сговорившись, перешли ко вторым мешкам.
Значит, как бы Питер Соло не бил себя в грудь, утверждая, что он крутой мастер, идиотское на первый взгляд задание оказалось ему не по зубам. Увы, как и мне.
Со вторым мешком вышло то же самое – я ничего не почувствовал.
Как и Питер.
Оба переключились на следующие мешки.
Казалось, что мыслили мы сейчас одинаково – шаблоном, выработанным привычкой. И именно этот шаблон не давал нам понять принцип невидимой мутации. Обычно, когда я плавил материал, то точно знал, что использую, знал примерную плотность, видел объём предмета и машинально вычислял, сколько индекса кодо мне нужно.
Тут же никакой информации не имелось.
Доподлинно мне было известно только, что в мешке находится один из шести материалов: стекло, железо, дерево, песок, камень или лёд. Из них, кстати, только стекло мутировало легче всего.
Его-то я и принялся искать, целенаправленно и упорно. Зная его плотность, объём мешка и рассчитывая примерный индекс кодо. Как если бы искал в заборе шатающуюся доску – проверяя каждую пинком ноги определённой силы.
Увлёкшись, я даже на секунду забыл о Питере, он мелькал где-то на фоне, тоже активно выискивая свой метод решения задачи.
В это время я обошёл все мешки, провёл над ними рукой, подержав ладонь над каждым буквально секунды по три.
Сработало.
Стекло оказалось в пятом мешке с зелёной лентой. Я чуть сжал пальцами воздух, и содержимое мешка шевельнулось, отзываясь на моё кодо.
– Стекло тут, – сказал я.
Одновременно со мной Питер
– Здесь металл.
Капелли кивнул.
– Отлично. Ищите дальше, у вас осталось меньше минуты. Кто первым определит следующий материал, тот победил.
Питер покосился на меня, я – на него… и мы снова склонились над злосчастными мешками. Наверняка, выглядели мы сейчас как два грузчика с рынка, которые никак не могут определиться, какой мешок полегче.
Ну или как два психически нездоровых человека.
Теперь я искал металл, а Питер, наверняка, пытался найти стекло.
Железо мутировало с трудом, для него индекса кодо нужно было, как минимум, пятнадцать единиц. Я снова замер над первым мешком…
И тут в моей голове запел голос.
Ну нет, только не это…
***
Голос захохотал и выдал:
– Кажется, ты не совсем понял, насколько Ребекке плохо. А ей очень плохо. Хочешь послушать, как ей плохо? Ты уже забыл? Так я тебе напомню…
В сознании размножился выкрик, раздирающий душу, со слезами и бормотаньем, мольбами не мучить её больше, будто сотни Ребекк разом заголосили мне в уши.
Оглушённый, я так и оцепенел над мешком с вытянутой рукой и раскрытой ладонью. И опять в голове калейдоскопом закрутились картины, аж до тошноты и рези в глазах. Ребекка, её растрёпанные светлые волосы, вместо красивого когда-то лица – мертвецки бледная маска, отрешённый взгляд, смотрящий мне прямо в душу. И шёпот её потрескавшихся бескровных губ:
– Это из-за тебя, Рэй… это всё из-за тебя… ты виноват…
А потом множественный выкрик:
– Это ты винова-а-а-а-ат!
Я зажмурился.
Видит Бог, чтобы оставаться хладнокровным и добиться цели, я гнал от себя мысли о Ребекке, затёр её образ в памяти, отгородился заслонами, старался не вспоминать о нашей с ней жизни в приюте, но этот паршивый ментальный ублюдок раз за разом окунал меня в омут вины и памяти, заставлял думать о несчастной сестре и о том, что я ей ничем не помог, будто мне плевать.
Ребекка.
Судьба была несправедлива к ней с самого рождения.
Брошенная родителями, безродная, замкнутая, одинокая, она почему-то прониклась лишь ко мне. Лет в семь мы вместе пытались сбежать из приюта, но нас выловили на Рынке Нищих. Тогда мне крепко досталось, а вот Ребекку пожалели – всё же девочка, да и чокнутая, к тому же.
Вся её болезнь заключалась в том, что она молчала, почти не выражала эмоций и частенько повторяла одни и те же фразы или действия, вроде перекладывания игрушек из одного места в другое.