Аристократия духа

Михайлова Ольга А.

— С моей внешностью, амбициями, родом и умом, тетушка, трудно найти невесту. Фамильное достоинство требует, а ум дает право претендовать на самое лучшее, внешность же велит довольствоваться тем, от чего откажутся все остальные, но самолюбие не хочет… да и едва ли захочет смириться с этим…

Глаза леди Эмили зло блеснули. В голосе проступило нечто странное, показавшееся Кейтону средним между сочувствием и глумлением.

— Ты молод, дорогой племянничек, вот и несёшь ерунду. Женщины считаются особами, уступающими в уме мужчинам, но ни одна из них никогда не была такой дурой, чтобы, подобно мужской половине человечества, предпочесть смазливое личико или красивую фигуру

истинным достоинствам ума и души. Если ты обладаешь этими достоинствами… — тётка снова бросила на него тот иронично-понимающий взгляд, что так смутил его днём — достойная девица отыщется. Если же нет — не обессудь. А лицо мужчины, — теперь она окинула племянника прямым и оценивающим взором, — должно нести печать мужества, и ничего больше. Этого у тебя в избытке.

Энселм вздохнул. С одной стороны, воззрения леди Эмили казались успокаивающе правильными, он и вправду знавал тех, кто, отдав предпочтение пышной груди и красивым глазам, в итоге оказались мужьями недалёких дур, но, с другой стороны, он никогда не видел в глазах смотрящих на него девиц ничего, кроме равнодушия или отвращения, разве что скрытых воспитанием.

Да и обладает ли он, пришла вдруг ему в голову наипротивнейшая мысль, истинным достоинством ума и души?

Глава 4. «Требовать от красоты ещё и ума — значит притязать на совершенство, а это в наше время неразумно…»

Гостиная в доме, снимаемом милордом Ренном, была уютна и просторна, стены, обитые бледно-желтым штофом, словно крашеные желтой охрой, контрастировали с тёмными эбеновыми панелями, поверх которых были развешены гравюры в таких же тёмных рамках. Сейчас по эстампам скользил последний солнечный луч, бледный и почти бесцветный, рассыпаясь едва заметными искрами по лаковой поверхности рам.

Мисс Мелани Хилл молча следила за своей подругой Эбигейл Сомервилл, которая, отвечая просьбе подруг, зажгла свечи и опустилась с книгой на диван, сама же Мелани сидела у окна в кресле и то и дело бросала недовольный взгляд за окно, где медленно темнело.

— Если на то пошло, я вообще не помню, чтобы она хоть раз куда-нибудь пришла вовремя. Но если небольшое опоздание на светский раут вполне допустимо, то почему нужно заставлять ждать подруг? — мисс Мелани не скрывала раздражения. — Из-за неё мы не попали в лавку Шеффилда, а теперь и вовсе идти поздно. Это просто неуважение, дурное воспитание и нежелание считаться ни с кем, кроме себя.

Ей никто не возразил. Сидящие вокруг девицы были согласны с мисс Хилл, а промолчали лишь потому, что были заняты. Одна из них, мисс Рейчел Ренн, была одета этим вечером куда роскошнее, чем два дня назад, и голубое шелковое платье подчеркивало бездонную глубину глаз, белизну кожи и безупречный овал её красивого лица. Она осторожно нанизывала на нитку аккуратно вырезанные лепестки из тонкой кисеи розового цвета, собирая их в цветок, коим намеревалась украсить шляпку. Ей пособляла мисс Энн Тиралл, кареглазая особа с тонкими чертами фарфорового лица, обрамленного волосами цвета лесного ореха, правда, помощь заключалась в том, что девица держала шляпку и давала советы. Цветок наконец был готов, к нему добавили три крохотных листика, сшитых из зеленого бархата, и мисс Ренн несколько секунд с восторгом любовалась своей работой.

Просто прелесть.

Меж тем Энн, тоже одобрительно кивнув, ответила на тираду Мелани, хоть и обратилась к мисс Ренн.

— Это не мое дело, Рейчел, — заметила она, прикладывая цветок к шляпке Рейчел, — но с Джоан действительно стоит поговорить. Недостатки её воспитания уже просто бросаются в глаза.

Она рано осиротела, воспитывалась не в лучшем обществе, это можно понять, но в ней порой проступает что-то столь высокомерное и наглое, что, если не вразумить глупышку, от неё скоро отвернутся все знакомые. А с того бала, когда её пригласил племянник милорда Комптона, она и вовсе стала неуправляемой. Леди Эллисон сказала мне, что она просто нагла, милорд Комптон назвал её «бедной сироткой», но таком тоном, что у меня мороз по коже пошёл, а милорд Беркли тихо обронил, что требовать от красоты ещё и ума — значит притязать на совершенство, а это-де в наше время неразумно… Милорд Дарлингтон тихо пошутил, что природа наградила её красотой в надежде, что поумнеет она сама, и жаль, что не все надежды оправдываются… Каково слышать такое?

Мисс Хилл утвердительно кивнула, а Рейчел поморщилась, но было непонятно, то от слов Энн, то ли от усилия, вызванного протыканием шляпки иглой и закреплением на ней цветка.

— Что толку в разговорах с той, — наконец ответила она, — кто ничего не хочет слышать и ничего не намерена понимать? Разве мало мы с ней говорили? К тому же, брату она не нравится, Альберт вообще против того, чтобы мы приглашали её. — Она вынула иглу, протащила за ней нить и снова вонзила иголку в цветок. — Но вот наша Эбигейл утверждает, что она не виновата, просто обстоятельства сложились для неё столь печально… У неё же ни отца, ни матери.

Сама Эбигейл Сомервилл, о которой шла речь, на упоминание своего имени не откликнулась. Она читала.

— Причём тут печальные обстоятельства? — живо возразила Энн Тиралл, — Эбигейл и Эрнест тоже сироты, но оба воспитаны безупречно. К чему оправдывать Джоан в том, что является её недостатком? Ведь в итоге самоуверенность и неразумие рано или поздно приведут её к беде!

— Ну, что ты всё пророчишь беды, Энн? — Рейчел снова поморщилась. Ей явно не нравился этот разговор, — она привлекательна, скоро выйдет замуж, всё может быть хорошо.

В разговор вмешалась мисс Хилл. Она вздохнула и покачала головой.

— Не тешь себя иллюзиями, Рейчел. Энн права. Джоан в ослеплении от своей привлекательности уже сейчас наделала столько ошибок, что любая следующая может стать роковой. Надо попытаться поговорить с ней.

Сидящая по левую руку от мисс Ренн мисс Эбигейл Сомервилл, двоюродная сестра мисс Ренн, всё это время не принимала участия в беседе и не помогала кузине, но была погружена в чтение небольшого томика в дорогом кожаном переплете. Она обладала странной внешностью: черты были безупречны, тонкий профиль дополняли прекрасные синие глаза, белокурые волосы были густы и пышны, и в глазах ценителя проступал подлинный шедевр изящества. Она напоминала статуэтку Антонио Кановы, но эпоха изящества, увы, давно миновала, подлинных ценителей становилось все меньше, и потому мисс Эбигейл несколько терялась на фоне своих менее утончённых, но более ярких подруг.

К тому же она не любила привлекать к себе внимание.

Мисс же Хилл не отличалась красотой, но в ней был избыток той прелести, за которую многие отдадут и красоту. Милейшее округлое личико с красивыми карими глазами, волосы цвета имбиря и симпатичнейшие веснушки, кои она сама ненавидела, полноватый, но изящный стан, кокетливая игривость и здравомыслие вдобавок к весьма солидному приданому — все это нравилось молодым людям, и мисс Мелани, будучи особой живой и общительной, пользовалась успехом куда большим, нежели подруги. Последние два часа Мелани ждала Джоан Вейзи, та обещала придти к пяти, но, как всегда, опаздывала. Меж тем мисс Сомервилл закончила чтение и закрыла книгу.