АРИСТОКРАТИЯ В ЕВРОПЕ. 1815—1914
Шрифт:
В начале девятнадцатого века армия Британии также была оплотом власти в борьбе против социальной революции. Перед самым 1914 г. британские офицеры тоже оказались до определенной степени втянутыми во внутреннюю политику: гак называемый мятеж в Кэррах отразил неприятие офицерством либеральной политики в отношении Ирландии — политики, угрожавшей “целостности Британской империи. Однако же, в вопросах, связанных с армией, Британия существенно отличалась как от России, так и от Пруссии.
Причиной тому не в последнюю очередь был имевшийся у Англии ранний и тяжелый опыт наличия постоянной армии, В отличие от России и Пруссии, чьи современные армии создавались прежде всего для защиты от внешнего врага, английские регулярные вооруженные силы были порождением гражданской войны. В период между 1649 и 1660 годами грозная армия «Нового образца» [335] разгромила роялистов, вытеснила своих собственных политических лидеров и ввела в стране полувоенное правление, длившееся с 1649 по 1660 гг. После окончания гражданской войны аристократы-роялисты дорого заплатили за поражение. В период междувластия Палата Лордов была упразднена и даже право местной элиты контролировать управление своим графством подвергалось значительным ограничениям. Генералы Оливера Кромвеля в большинстве своем отнюдь не являлись выходцами из верхних слоев джентри, не говоря уже о классе крупных землевладельцев. Хотя в эти годы социальная революция в Англии так и не разразилась, некоторые чрезвычайно радикальные движения выплыли на поверхность; страной управляла армия, лишив традиционную правящую элиту возможности вершить судьбы нации, и учредив форму
335
Имеется в виду парламентская регулярная армия, созданная в 1645 г. в ходе английской буржуазной революции.
Результат не мог не сказаться, и весьма ощутимо, на положении армии и ее офицеров вплоть до начала двадцатого века. Жесткий парламентский контроль над армией стал обязательным принципом аристократической политики. Профессиональное офицерство, в среде которого преобладали не-аристократы, рассматривалось как угроза власти дворянства и английской свободе. Стяжательство воспринималось, как гарантия того, что офицерский корпус будет по преимуществу аристократическим, а значит, достаточно независимым и способным дать отпор амбициям любого коронованного военного тирана. По континентальным стандартам английское офицерство могло считаться состоятельным, аристократическим и непрофессиональным. Сравнивая меритократию французской армии с постыдным отношением к ветеранам Ватерлоо в Англии, Гроноу сетовал, что «под холодной тенью аристократии люди, которые во Франции, благодаря своей доблести, заняли бы в армии самое высокое положение, в Англии жили и умерли три или четыре десятилетия спустя после битвы в звании лейтенантов или капитанов». Этих людей отставили от дел, тогда как «в некоторых полках должность командиров исправляли мальчишки» [336] .
336
Gronow. The Remeniscences and Recollections of Captain Gronow. London, 1900, V. 1, P. 183; Warner P. A. Peacetime Economy and the Crimean War // Young P., Lawford J. P. (ed.), History of the Britich army. Wallop,
Даже в 1816 г., когда военная угроза для аристократии отступила в далекое прошлое, премьер-министр Англии, лорд Ливерпуль, ознакомившись с планом создания «Юнайтед сервис клаб» [337] заявил, что «учреждение единого военного клуба с главнокомандующим во главе — чрезвычайно неблагоразумная мера, которая не только не пойдет на пользу армии, а, напротив, неизбежно создаст предубежденное мнение против этой ветви наших военных учреждений, и воздействие этого мнения мы ощутим в парламенте» [338] .
337
Клуб для старшего офицерского состава армии и военно-морских сил.
338
Barnett C. Britain and her army 1509–1970. London, 1970. P. 279.
На всем протяжении восемнадцатого века в Англии отсутствовало офицерство в качестве однородной, замкнугой касты, отчетливо сознающей, что между ней и гражданским обществом пролегает определенная грань. Такое положение до некоторой степени сохранялось и в девятнадцатом веке. В полном несоответствии с традицией, позднее установленной континентальными европейскими парламентами, британские армейские офицеры нередко являлись членами парламента, и не считали для себя невозможным критиковать собственное правительство. В свободное от служебных обязанностей время офицеры носили гражданское платье — из всех особенностей Англии именно эта более всего поразила принца Пюклера в 1820-х годах. Примечательно, что этому обычаю не следовали ни в Ирландии, ни в колониях, где положение британской армии среди местного населения соответствовало тому, какое в Европе занимали династические армии vis-a-vis [339] своих собственных средних и низших классов. Именно исключительная позиция офицера в британском обществе была главной причиной того, что уже к 1850 г. дуэли в Соединенном Королевстве полностью прекратились, тогда как в Пруссии и России обычай этот, неуклонно утрачивая популярность, все же сохранялся вплоть до 1914 г. В этих двух континентальных государствах армия являлась главным поборником дуэлей. Высшие армейские чины провозглашали дуэли жизненно необходимыми для сохранения представлений о военной чести, представлений, которые недоступны пониманию ни одного из штатских. Защитники дуэлей использовали независимость армии от любых гражданских властей в качестве гарантии того, что их точка зрения не будет опровергнута каким-либо невоенным источником. Что касается Англии, то там армия подчинялась парламенту, и представления о чести разделяли с офицерами воспитанники престижных паблик-скул, да и весь правящий класс. В 1830-х годах, когда, в соответствии с ценностями этого класса и присущим ему чувством политической целесообразности, дуэль была объявлена безнравственной и противозаконной, армия незамедлительно отказалась от этого обычая [340] .
339
Зд.: по отношению ( фр.).
340
Prince L. H. von P"uckler-Muskau. Tour in England, Ireland and France in the Years 1826, 1827, 1828 and 1829. Zurich, 1940, о военной форме. О дуэлях подробные сведения дает кн. Kiernan V. G.. The Duel in European History… Op. cit. P. 106–118, и косвенным образом. Clark J. С. D. English Society 1688–1832. Cambridge, 1985. P. 408–420. О последних годах императорской России и о Германии см. Зайончковский П. А. Самодержавие… Op. cit. С. 238–247; Demeter. The German Officer Corps. P. 49 ff.
Предубеждение английской аристократии против профессионального офицерства было исторически обусловлено; вплоть до конца девятнадцатого века географические и геополитические особенности способствовали укреплению этого предубеждения. Являясь одновременно островом и мировой экономической и морской сверхдержавой, Британия могла себе позволить иметь непрофессиональную армию, главная функция которой заключалась в поддержании порядка в пределах империи. По континентальным стандартам армия эта была мала и плохо организована. Однако вооружение и военная тактика, давно устаревшие в Европе, с успехом применялись для воздействия на темнокожих врагов империи. Способностей полковых офицеров, которые во всем блеске проявлялись во время колониальных компаний, было вполне достаточно, чтобы обеспечить победу. В 1840-х годах, во время войн против сикхов — один из наиболее серьезных колониальных конфликтов, в котором участвовала викторианская армия — «британским главнокомандующим был ирландец, генерал Гоф, закаленный солдат, горячий и совершенно бесстрашный; однако приказы его редко отличались ясностью, а офицеры его штаба имели милую привычку не только не записывать распоряжений, которые отдавали, но и нередко забывать, в чем они состояли. Сражения, проведенные Гофом, блистали проявлением доблести, но еще больше грешили неразберихой». Поскольку в девятнадцатом веке британской армии приходилось сталкиваться с сикхами, а не с пруссаками, она с легкостью одерживала победы, не задумываясь всерьез о проблемах современного военного искусства, соответствующего реалиям индустриальной эпохи. Подобное положение, в сочетании с установленной Веллингтоном традицией единоличного руководства и надменным самодовольством, порожденным британским могуществом, привело к тому, что в викторианской Британии отсутствовал армейский или флотский генеральный штаб,
341
Lawford J. P. The Conquest of India // Young, Lawford (eds.). History of the British army. P. 141. См. также Bond Brian. Colonial Wars and Punitive Expeditions. Ch. 18.
В полную противоположность Англии, военные руководители России и Пруссии на всем протяжении предшествующего столетия и вплоть до 1914 года, решали весьма сложные задачи. Их армиям приходилось стремительно приспосабливаться к реалиям изменявшегося мира. Говоря о веке в целом, следует отметить четыре наиболее важные особенности. Во-первых, огромный численный рост населения и армий значительно усложнил как обеспечение тыла, так и, прежде всего, командование и контроль над проведением сражения. Во-вторых, появление железных дорог, телефона и телеграфа привело к подлинной революции в области коммуникаций, что имело огромное значение для мобилизации и контроля над военными подразделениями. В-третьих, колоссальные перемены произошли в области военной техники — так, например, резко возросла оборонительная огневая мощь при одновременном сокращении мобильных наступательных сил. И, наконец, солдаты в большинстве крупных армий в 1914 г. были куда более грамотны и развиты в умственном отношении, чем столетие назад. Методы ведения войны претерпели значительные изменения, и для того, чтобы соответствовать новым требованиям, военному руководству необходим был беспрецедентный уровень интеллектуальности и профессионализма [342] .
342
Представление о приемах ведения войны, характерных для девятнадцатого века, можно составить благодаря кн. Jones A. The art of War in the Western World. Oxford, 1987, в особенности гл. 7; M. van Creveld. Command in War. Cambridge, 1985, в особенности гл. 3 и 4.
Несомненно, после 1850 г. армия Пруссии справлялась со всеми требованиями модернизации более успешно, чем армия России. Причина этого, однако, заключалась не в том, что российская армия по своему составу была более аристократична — положение дел, если на то пошло, было как раз обратным. Вопиющие недостатки российской армии отнюдь нельзя поставить в вину офицерам-аристократам. Слабость армии прежде всего предопределялась бедностью империи и ее отсталостью по сравнению с Центральной и Западной Европой. В результате, страна обладала относительно малым резервом, из которого можно было набирать соответствующих требованиям офицеров и унтер-офицеров, а среди рядового состава ощущалась явная нехватка инициативности и просто грамотности. Жалованье было весьма скудным, и большая часть времени в полках тратилась на то, чтобы обеспечить себя продовольствием, обмундированием и оружием. В этой бескрайней, многонациональной и малонаселенной империи офицерам приходилось затрачивать непропорционально большое количество энергии на разрешение различных административных вопросов. К тому же, продвижение по службе было крайне медленным, так что высоких чинов офицер зачастую достигал лишь в преклонном возрасте, а в результате патронажа царственных особ и их родственников на высоких постах оказывались отнюдь не самые достойные кандидаты. Одна из специфических проблем состояла в том, что ведущие должности в армии занимали Великие князья Романовы. Даже если родственники царя были достаточно компетентны, они стремились превратить находившиеся под их командованием войсковые части в независимые империи, неподвластные контролю военного министра, усугубляя тем самым административные проблемы, и без того во множестве порождаемые излишним бюрократизмом.
Короче говоря, основной бедой российской армии была не перенасыщенность аристократами, а недостаток денег и образования при избытке бюрократизма и Романовых. У каждого, кто знаком с историей Российской империи, подобное утверждение не вызовет удивления.
К аристократии можно предъявить претензии другого рода. До 1861 г. сохранение крепостного права делало невозможным внедрение современной военной системы, основанной на воинской повинности и создание соответствующих резервов. Однако, даже если считать, что основной причиной сохранения крепостного права являлись интересы высшего класса, а не государственные интересы, нельзя не признать тот факт, что в самодержавной России толчок реформам могло дать лишь правительство, и у режима Николая I не хватило смелости взять разрешение этого вопроса на себя. Освобождение крестьян и военная реформа, осуществляемые в 1860-х годах, и относящиеся к 1870-м годам усилия либерального военного министра, Дмитрия Милютина, наталкивались на постоянный отпор со стороны высших офицеров-аристократов, в особенности князя А. И. Барятинского и Р. А. Фадеева. Но и Барятинского, и Фадеева нельзя с полным основанием назвать вождями аристократической военной партии, и в любом случае они были не в состоянии серьезно препятствовать проведению реформ Милютина.
Говоря без обиняков, явной ареной осуществления аристократических привилегий в армии была гвардия, где, вплоть до начала двадцатого века, офицеры продвигались в чинах и званиях значительно быстрее, чем в пехоте. В канун Первой мировой войны большинство российских генералов по-прежнему были выходцами если не из гвардии, то из инженерных и артиллерийских войск. Хотя гвардейские привилегии были несправедливы и порождали недовольство, они отнюдь не отличались такой чрезмерностью, как это порой утверждается. В последние три десятилетия существования старого режима бывшие офицеры четырех или пяти наиболее привилегированных гвардейских полков, включая тех, кто имел генеральский чин, нередко служили в гражданской администрации или при дворе. В отношении прочих гвардейских офицеров можно сказать, что даже к 1914 г. в целом они были лучше образованны и вышли из более культурной среды, чем большинство пехотных офицеров; к тому же, в гвардию в качестве награды направлялись лучшие кадеты, проявившие отличные успехи во время пребывания в корпусе.
После 1870-х годов нет ни малейших оснований рассматривать службу в гвардии, как ковровую дорожку к высшим военным чинам. Напротив, начиная с войны 1877–1878 гг. и вплоть до 1914 г. главные посты в армии все чаще занимали офицеры Генерального штаба. При этом Генеральный штаб был высокопрофессиональной организацией, формировавшей свои ряды путем напряженного конкурсного отбора, допуск к которому был возможен лишь при условии обязательного прохождения курса Академии Генерального штаба. Если говорить об участниках сложных и запутанных столкновений личностей и группировок, пытавшихся поделить высшие командные посты в предвоенной армии, большинство, однако далеко не все из главных претендентов — Сухомлинов, Великий князь Николай, Палицын и Редигер, если ограничиться четырьмя фамилиями — являлись выходцами из высшего класса. Хотя в отношениях офицеров различного социального происхождения имели место некоторые трения, офицерство отнюдь не разделялось по классовому признаку; совершенно ошибочно считать, будто офицеры-аристократы представляли собой единый лагерь, реакционный, непрофессиональный и неспособный к эффективному несению службы. Среди царских генералов, наиболее успешно проявивших себя во время Первой мировой войны, следует назвать А. А. Брусилова, бывшего кавалергарда, который впоследствии служил под началом Троцкого. Начальником Генерального Штаба Николая II был М. А. Алексев, в 1915–1917 гг. главнокомандующий армией; он был сыном крестьянина и впоследствии стал одним из генералов Белой Армии. Среди соратников Алексеева в Белой Армии были как бароны Маннергейм и Врангель, аристократы, в прошлом кавалергарды, так и крестьянские сыновья — А. И. Деникин и Л. Г. Корнилов [343] .
343
Статистическую информацию о военных карьерах см. в кн. Lieven D. С. В.Russia's Rulers… Op. cit. P. 64–67 и 163–167. Помимо источников, перечисленных в примечании 4 к данной главе, см. также Mayzel М. The Formation of Russian General Staff 1800–1917. A Social Study // Cahiers du Monde Russe et Sovetique. 1975. V. XVI. № 3–4. P. 297–322; Stone N. The Eastern Front 1914–1917. London, 1975; Bushnell J. Mutiny and Repression. Russian Soldiers in the Revolution of 1905. Indiana, 1985 — может также пролить свет на различные аспекты жизни императорской армии.