Арийский мессия
Шрифт:
– Значит, младенец Иисус, когда волхвы приехали ему поклониться, не был в пеленах и не лежал в кормушке для скота – яслях, – уточнил Геркулес.
– Только на некоторых изображениях Иисус показан в яслях в тот момент, когда ему поклоняются волхвы. На всех других изображениях он сидит на коленях у Марии, и он отнюдь не новорожденный младенец.
По мере приближения к раке, в которой хранились мощи библейских волхвов, путешественники отмечали, что рассказы об этих древних персонажах все больше очаровывают их.
– А сколько времени волхвам могло понадобиться на то, чтобы совершить подобное путешествие? – спросил Эрисейра, завороженно
– Если считать, что они приехали из Персии, то оттуда до Иерусалима им пришлось преодолеть расстояние от тысячи до тысячи двухсот миль. Стало быть, на путешествие на верблюдах у них могло уйти от трех до двенадцати месяцев. Сюда следует добавить время, которое ушло на подготовку к поездке. Волхвы, возможно, приехали в Иерусалим через год – или даже чуть больше – после появления звезды. Святой Августин считал, что дата празднования Богоявления – то есть шестое января – доказывает, что волхвы пришли в Вифлеем через тринадцать дней после Рождества Христова, то есть после двадцать пятого декабря. Однако его точка зрения, исходя из нашего предыдущего разговора, была неправильной. Да и Иисус родился не в ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое декабря.
– Он родился не двадцать пятого декабря? Первый раз такое слышу, – ошеломленно сказал Линкольн.
– Дата его рождения никому не известна. В шестом веке нашей эры восточные христианские церкви отмечали шестое января как праздник Рождества Христова, Поклонения Волхвов и Крещения Христова, тогда как в западных христианских церквях Рождество Христово отмечалось двадцать пятого декабря. Празднование Рождества Христова не в декабре, а в январе было введено во времена святого Иоанна Златоуста в Церкви Антиохии, а чуть позже – в Церквях Иерусалима и Александрии.
– А какие существовали объяснения относительно появления на небе новой звезды? – поинтересовался Линкольн.
– Исповедуемая волхвами философия принудила их отправиться на поиски Иисуса, чтобы поклониться ему. Появление на небе новой – и очень яркой – звезды подсказало волхвам, что родился кто-то очень важный, и они отправились поклониться ему и познать божественность этого недавно родившегося владыки. Некоторые Отцы Церкви полагали, что волхвы усматривали в появлении новой звезды исполнение пророчества Валаама: «Восходит звезда от Иакова, и восстает жезл от Израиля». Кроме того, вполне возможно, что волхвам были известны великие древнееврейские мессианские пророчества. Наверняка в то время в Вавилоне было иудейское население. Было оно, возможно, и в Персии. К тому же, по свидетельствам Вергилия, Горация и Тацита, в эпоху рождения Иисуса в Римской империи присутствовали беспокойство и всеобщее ожидание наступления Золотого века и пришествия великого освободителя.
– Волхвы, стало быть, руководствовались не только появлением новой звезды, но и пророчествами, – предположил Эрисейра.
– Прибытие волхвов в Иерусалим вызвало там большое смятение: всех, включая царя Ирода, встревожил их вопрос относительно Иисуса. Ироду и его священникам следовало бы обрадоваться известию, однако они, наоборот, пришли в ужас. Волхвы проследовали за путеводной звездой миль на шесть на юг от Вифлеема.
– А зачем они поднесли младенцу Иисусу три дара, о которых говорится в Библии? – спросила Алиса.
– Волхвы поклонились младенцу Иисусу и подарили ему золото, ладан и смирну. Подносить дары – это древний восточный обычай. Предназначение такого дара, как золото, вполне понятно: Иисус родился
– Волхвы признали Иисуса настоящим Мессией? – спросил Геркулес.
– Да. Кроме того, они во сне получили откровение не возвращаться к Ироду и «иным путем отошли в страну свою». Возможно, речь шла о пути через Иорданию, позволявшем обойти стороной Иерусалим и Иерихон, или же о пути на юг через Вирсавию, восточнее главной дороги, пролегающей по территории Моава возле Мертвого моря. Считается, что после возвращения на родину волхвы приняли крещение от святого Фомы и немало послужили, проповедуя веру в Христа.
– Получается, в конечном счете волхвы стали христианами, – уточнил Геркулес.
– Похоже, что стали. Об этом повествует неизвестный арианский автор, живший в шестом веке. Его произведение под названием «Opus imperfectum in Matthaeum» [24] было включено в сборник сочинений святого Иоанна Златоуста. Он признает, что написал об этом, основываясь на содержании апокрифической Книги Шета, и рассказывает о волхвах нечто весьма неправдоподобное.
– А вот здесь находятся их мощи, – сказал Геркулес, показывая на раку.
– В Кельнском соборе хранится то, что принято считать мощами библейских волхвов. Их обнаружили в Персии, а святая Елена привезла их в Константинополь. Впоследствии – в пятом веке – их перевезли в Милан, а в тысяча сто шестьдесят третьем году в Кельн.
24
«Толкование на Матфея» (лат.).
– Там вполне может лежать и книга с пророчествами Артабана.
– Да, там ее оставил Рудольф Второй, возможно, она до сих пор там лежит. Если ее не забрал оттуда эрцгерцог.
Взгляды всех устремились на раку. Никогда они не оказывались так близко к разгадке того, что скрывалось в пророчествах Артабана. Неужели книга, которую положил в раку с мощами волхвов триста лет назад Рудольф Второй, до сих пор находится здесь?
38
Кельн, 21 июня 1914 года
Когда наступила ночь, все здание погрузилось в темноту – если не считать крошечных островков света от тусклых огоньков свечей. Геркулес и его друзья медленно приближались к раке, в которой хранились мощи библейских волхвов, чувствуя лишь стук собственных сердец. Позолота раки едва заметно мерцала, а драгоценные камни на ней поблескивали, как маленькие звездочки. Геркулес первым подошел к раке и, прикоснувшись к ней, почувствовал ее холодную поверхность. В этой раке покоилась одна из самых важных христианских реликвий. Линкольн и Эрисейра встали с одной стороны раки, а Геркулес – с другой: так им было удобнее совместными усилиями снять с нее тяжелую крышку. Алиса освещала раку маленьким газолиновым фонарем, отчего тени от окружающих предметов, казалось, достигали дальних уголков собора. Любой шум – каким бы незначительным он ни был – отдавался в огромном нефе собора эхом, чем-то напоминавшим приглушенные раскаты грома.