Аризона на троих. Семь камней Кецалькоатля
Шрифт:
В первом вагоне поезда размещались кухня, складские помещения, динамо-машина. Второй вагон был купейным, за ним – салон. В последних двух вагонах Генри не бывал, но видел, как на станциях из пятого вагона выводят на прогулку лошадей, а в четвёртом, судя по всему, располагалась охрана Хэлфорда – по подсчётам Генри человек десять, не меньше. Судя по всему, Хэлфорд не собирался оснащать экспедицию в Аризоне, а подготовил всё необходимое ещё в Нью-Йорке.
Покидать поезд Генри было запрещено. Хэлфорд понимал, что устный запрет для человека, который избрал своей профессией журналистику, является всего лишь мелким препятствием
В купейном вагоне ехали девять человек. Угрюмый мужчина по фамилии Вагнер имел шрам во всю щёку и являлся правой рукой Хэлфорда. Молодой парень Джеки был чем-то вроде стюарда, хотя временами смахивал на генеральского денщика: чистил хозяину ботинки, прислуживал за столом, гладил белые рубашки, которые Хэлфорд менял по два раза в день.
Справа от Генри занимал купе профессор Уэлш. Слева – некто Миллер: настолько странный и замкнутый тип, что молодой человек долго не мог понять его роль в этой экспедиции. Последние купе были заняты тремя девицами, взятыми в дорогу для развлечений.
В своём купе Генри только ночевал, а всё время проводил в салоне. Хэлфорд часто пропадал в недрах соседних вагонов, Вагнер заходил в салон только с докладами, Миллер выходил из своего купе к обеду и ужину, поэтому всё своё время Генри проводил в обществе профессора Уэлша.
Профессор много работал здесь же в салоне: обложившись книгами, читал, потирал подушечками пальцев лоб, о чём-то думал, глядя в окно, а потом, словно спохватившись, хватал другую книгу, перебирал закладки, читал нужные места и торопливо строчил карандашом либо на полях книги, либо на листах писчей бумаги, которых на столе лежал целый ворох.
Когда мысль изливалась на бумагу, профессор с довольным видом откидывался на спинку стула, начиная мурлыкать про себя какую-то мелодию. Судя по всему, он был страстным любителем оперы, но со слухом у него были проблемы. Иногда Генри сразу угадывал мелодию, которую мурлычет профессор, иногда тот так фальшивил, что угадать было невозможно. Уже лёжа у себя в купе с закинутой за голову рукой Генри вдруг прозревал: да это же «Марш победителей» из «Аиды».
Репортёрское любопытство относительно взаимоотношений профессоров Уэлша и Корби было удовлетворено ещё на второй день пути. Генри и профессор сидели тогда за уютным шахматным столом, заставленным не шахматами, а книгами.
Генри изучал корешки книг: сборник сочинений Платона, Библия, «Всеобщая история вещей новой Испании» Бернардино де Саагуна, «Разоблачённая Изида» Блаватской.
Полный хаос! Никакой системы. Но ведь должна же быть какая-то связь между этими разными до неприличия книгами?! Недаром их страницы так густо переложены закладками. И какое отношение имеют они к палеонтологии?
Генри искоса поглядывал на исписанные листы бумаги, пытаясь понять над чем работает профессор, но было невежливо смотреть на вылетающие из-под карандаша строки – будто письма чужие читаешь. Приходилось отводить взгляд.
За окном вдоль железнодорожного полотна мчался по просёлку почтовый дилижанс. Лучи клонящегося
Генри пытался писать путевые заметки, но много ли увидишь из окна поезда? Только нервы портить. Он отложил блокнот, многозначительно кашлянул и, наконец, решился оторвать Уэлша от работы:
– Прошу прощения, профессор, но вы обещали раскрыть подноготную ваших отношений с профессором Корби.
Вставив вместо закладки указательный палец, Уэлш прикрыл книгу. Хмуря брови, поглядел на дилижанс, покачал головой, как бы признавая безвыходность ситуации.
– Не имею ни малейшего желания возвращаться к тем событиям, но раз обещал… – профессор вздохнул, отложил книгу. – Ладно, слушайте.
В ту же секунду Генри почувствовал себя не пленником, а репортёром – торопливо схватил блокнот и карандаш.
– Говорят, будто бы вы украли у профессора Корби ящики с костями какого-то редкого динозавра. Так ли это?
– Было дело с ящиками, – Уэлш несколько секунд молчал, видимо, предаваясь воспоминаниям. – Знаете, кто такой амфицелий?.. Это крупнейший из динозавров, существовавших на нашей планете. Почти десять лет назад мой учитель Эдвард Коуп описал его по найденному позвонку. Сам позвонок не сохранился, поэтому существование амфицелия в научном мире до сих пор считается лишь косвенно подтверждённым фактом. И вот в прошлом году я нахожу в Колорадо сразу несколько таких позвонков. Представьте себе окаменелую кость высотой в полтора ваших роста, вот это и будет позвонок амфицелия. Зрелище, скажу вам, грандиозное. Я был в ожидании величайшего открытия и ни секунды не сомневался в том, что найду весь скелет, но в дело вмешался Корби… – Профессор бесцельно взял со стола карандаш, покрутил его в руках, досадливо бросил на стол. – Этот человек очень ревностно относится к открытиям, которые делают его конкуренты.
– Да, уж! О недобросовестной конкуренции между вами и профессором Корби ходят легенды.
– Как раз о недобросовестности я и говорю. Над раскопом нависала огромная скала. Ночью, когда мы спали, прогремел ужасающий взрыв, вершина скалы рухнула, раскоп вместе со всеми находками оказался погребённым под огромными глыбами. Одно из величайших открытий в палеонтологии было уничтожено.
– А почему вы решили, что это дело рук профессора Корби?
– А кому это ещё нужно, кроме него? Этот человек готов пойти на преступление против науки, против человечества, лишь бы добиться первенства.
– И вы решили отомстить ему подобным же образом?
– Увы, я принял правила игры. Только я ничего не уничтожал! – Профессор вскинул ладони, словно говоря этим жестом: «стоп». – Всей этой дурной славой я обязан вашему брату журналисту, а между тем все мои мнимые преступления свелись к тому, что я вскрыл ящики с окаменелостями, найденными экспедицией Корби. Профессор раструбил на весь мир, что сделал величайшее открытие, а в ящиках оказались кости банального игуанодона. Лучшая защита, как известно – нападение, вот профессор своими россказнями и создал мне славу преступника от науки.