Аркадий Бухов
Шрифт:
— А как обмен веществ? — полюбопытствовал он с видом человека, рассматривающего перекрашенные брюки.
— Вам виднее, доктор, но мне кажется, что обмен, быть может, и есть, и, может быть, даже исключительно правильный, но самих веществ уже нет… От такой жизни и из слона все вещества выйдут, а я только скромный беспомощный литератор… Доктор, пустите меня в Москву, у меня жена, дочь, книги… Я буду бегать там по издательствам, сидеть по семи минут в соленом растворе и глотать какую угодно опасную жидкость, вплоть до нефти, только пустите…
Через два
В Москве, добравшись до своей комнаты, я заперся на полторы недели и лежал, как удав на солнце. Два примуса, выбиваясь из сил с утра, жарили для меня большие куски черного мяса. Медленно, но верно я поправлялся.
— На вас прекрасно подействовал курорт! — с завистью говорили мне.
— Курорт? — бледнея, переспрашивал я. — О да, курортная жизнь изумительна… Но только переменим тему разговора: мне еще опасно волноваться…
Неудача профессора Выпуклова
От шума колес на улице дрожали реторты на полках и колебались разноцветные жидкости в колбах. Синеватый электрический свет заливал всю лабораторию. Профессор Выпуклое и четыре его ассистента, умные молодые люди, знающие почти весь энциклопедический словарь до буквы П, работали, наклонясь над большим, покрытым белой клеенкой столом, на котором лежал помбух Завивалов, весь разрезанный на составные части, как корова на стенных рисунках в сельских школах.
— Сшивайте, сшивайте, молодые люди, — волновался Выпуклов пощелкивая большими узкими ножницами, — и помните, что создание Нового Человека из старого организма — величайшая и трудная задача…
— По-моему, патрон, — робко предложил один из ассистентов, вынимая сантиметр, — следует значительно уменьшить желудок… Человек, вмещающий в себя и завтрак, и три обеденных блюда, и ужин, и бутерброды из театрального буфета, не может быть Новым Человеком…
— И правильно, — поддержал другой ассистент, — есть большой желудок — требуется хозяйство, человек обрастает тарелками, канарейками, занавесками… Предлагаю проголосовать.
В результате голосования завиваловский желудок был сокращен наполовину. Осталось место для одного завтрака в две недели и случайного бутерброда с семгой.
— Я, товарищи, решительно за сокращение ног, — предложил самый молодой из ассистентов, — зачем Новому Человеку ноги? Ведь не на ногах же он в трамвае висит, а на руках. Разрешите отхватить излишек?
— Отхватывайте. Коленные чашечки ему же потом отдадим. Все-таки часть сервиса. Остальное докупит.
— У меня насчет груди большое сомнение, — поделился Выпуклов с ассистентами, — для чего Новому Человеку такая большая грудь? Только приманка для воспаления легких. Оставим маленькое местечко, по которому кулаком бить во время речей можно, и все…
— А вы что делаете? На одну ноздрю сокращаете?
— А знаете что — создавать, так создавать Нового Человека, что там церемониться… Попробуйте ему шею снять: по крайней мере, и на пестрый галстук не потянет, и конец эксплуатации — никто на шею не сядет…
— А глаз ему лишний зачем? Если там какой плакат, чтобы без доклада не входить или правой стороны держаться, так он и одним глазом усмотрит, а с двумя он только и норовит, чтобы в кино на заграничку. Картину из светской жизни… А залепите ему левый, коллега…
Через два часа напряженной работы на столе, обтянутом белой клеенкой, вместо помбуха Завивалова лежал совершенно Новый Человек. Правда, он был сокращен почти наполовину и вряд ли мог бы считаться завидным женихом для легкомысленной девушки, но он входил в жизнь совершенно обновленным, приспособленным ко всем трудностям и защищенным от всех соблазнов Новым Человеком.
Настала торжественная минута. Дрожащей рукой профессор Выпуклое поднес к единственной оставшейся ноздре Завивалова нашатырный спирт и встряхнул бутылочку…
Момент — и Завивалов приоткрыл глаз, недоуменно повел им на окружающих и поднял голову.
— Тише! — взволнованно произнес Выпуклое, благоговейно глядя на оживающего помбуха. — Новый Человек родился… Мы присутствуем при величайшем моменте, когда…
Завивалов сел на стол, почесал за ухом, опустил укороченные ноги, потом спрыгнул на пол и, не говоря ни слова, пошел к выходу. Около дверей он приостановился, порылся в кармане и слегка виновато произнес:
— А что, пивная у вас тут далеко?
И, не получив ответа, вышел. Наступила жуткая пауза. Профессор Выпуклов грузно опустился на стул, схватился за голову руками, и сейчас же тишину лаборатории прорезал его рыдающий, полный отчаяния голос:
— Коллеги… Уважаемые коллеги… Мозг-то… Ведь мы ему мозг переменить забыли…
Проехал грузовик, и на полках лаборатории задрожали колбы и реторты. Надвигались сумерки. Падал снег. Люди шли по контрамаркам в театры. На улицах расклеивали большие афиши: «Диспут о Новом Человеке».
Письма русского путешественника
Милая Киса!
Прости, что пишу кратко: оказалось, что в Европе очень много стран и в 17 дней страшно трудно со всем ознакомиться. Приходится брать самое существенное. Утром купил тебе две коробки пудры, а днем ездил знакомиться с металлургической промышленностью, У завода фон Пуцке в Берлине прекрасные ажурные ворота. Предлагали пройти внутрь, но было некогда — утром я вместо завтрака второпях поужинал, и надо было спешить позавтракать до вечера, чтобы не спутать точного расписания времени. Пришлось ограничиться вопросами — как у них работают динамо-машины: паром или конской тягой. Оказалось, электричеством: немецкая техника далеко шагнула вперед.